Я не раз видел Маманю в рукопашном бою, и трудно было не посочувствовать его противникам – он беспощаден, как робот-убийца, и силен, словно десятиметровый питон.
Что касается моего прозвища – Волкодав, то оно говорит прежде всего о начитанности моих бывших подчиненных, большинство из которых до сих пор числится в списке пропавших без вести на всеми оплеванной, бесславной афганской войне.
Этот псевдоним мои ребята 'срисовали' из книги известного писателя, в которой рассказывается о работе СМЕРШа[2] по обезвреживанию гитлеровских диверсантов.
Чем-то подобным приходилось заниматься в Афгане и мне. И, смею думать, небезуспешно: заработать такую почетную кличку в разведке тяжелее, чем орден.
В штабе оживление. Судя по двум новеньким вездеходам, к нам пожаловало высокое начальство.
Матерюсь про себя – не было печали… Эти толстые боровы в папахах и с расплющенными задницами уже забодали нас своей простотой и пионерским задором. Для них поездка в разведбат сродни походу в варьете – и там, и у нас есть на кого полюбоваться и есть о чем помечтать, пуская старческую слюну.
Жошка суетится, словно вша на кончике иголки. Невысокого по сравнению с остальными разведбатовцами росточка, с грушевидной головой, увенчанной шелушащейся лысиной на макушке, он напоминает отощавшего хорька, пробравшегося в курятник.
Завидев меня, Жошка на бегу останавливается, но по инерции проскакивает мимо. Сделав вид, что в полумраке его не замечаю, пытаюсь забиться в дальний угол. Но не тут-то было.
– Капитан Левада! – окликает он меня своим скрипучим резким голосом.
Я невольно вздрагиваю – черт бы ее побрал, эту воинскую привычку к чинопочитанию! Такое впечатление, что меня сейчас зацепили серпом по самому главному мужскому месту.
– Вы должны были прибыть еще десять минут назад, – начинает отчитывать меня Жошка. – Или вам особое приглашение требуется?
– Виноват… – бормочу в ответ без должного рвения и присоединяюсь к группе коллег, офицеров разведывательно-диверсионных подразделений дивизии.
Жошка морщится, будто проглотил в этот миг по меньшей мере очищенный лимон без сахара, и, судя по всему, намеревается продолжить выволочку; но тут, к моей радости, его окликает незнакомый мне офицер, который сидит под мощной электролампочкой в кресле самого (!) Бати, командира 173-го отдельного разведывательного батальона спецназа подполковника Светличного.
Начальник разведки семенит к чужаку и что-то подобострастно нашептывает ему на ухо – отвечает на вопрос, тоже заданный вполголоса.
Незнакомый офицер, брезгливо отодвигаясь от нависшего над ним Жошки, снисходительно кривит тонкие упрямые губы. Он уже не молод, но сухощав и подтянут, что выдает в нем человека нашей воинской профессии.
Мой и его взгляды сталкиваются всего лишь на мгновение, и я чувствую, как по спине заструился холодный озноб: такое впечатление, что я посмотрел в глаза выползшей на охоту гюрзы.
Они темны, словно Вальпургиева ночь, и страшны своей гипнотической беспощадной силой. Похоже, мужик крутой. Наш человек. Зверь.
– Волкодав, что сие значит? – шепотом спрашивает меня старый дружбан, тоже бывший так называемый воин-интернационалист (до чего ненавижу это слово!), капитан Телушкин.
– Ты о чем?
– Не знаешь? Ну, браток, ты, по-моему, еще не проснулся. В бой идут одни старики. Офицеры. Усек?
– Не хило… – бормочу в ответ.
И начинаю усиленно ворочать мозгами. Увы, в голове уникальная пустота – ни шороха, ни звука.
Действительно, сегодня все происходит не так, как обычно. Нет привычной суеты, судя по всему, сном праведников спят командиры диверсионных групп – прапорщики и сержанты. В штабе и впрямь одни офицеры во главе с Батей. И чужаки, все в немалых чинах – молчаливые и загадочные, как сфинксы.
Отчаявшись придумать более-менее логическое объяснение происходящему, я взглядом вопрошаю Светличного: чегой это учудил наш 'великий стратег'? – и незаметно для окружающих киваю в сторону Жошки.
Батя на миг прикрывает веки – мол, Ветлугин тут ни при чем – и поднимает глаза вверх. Вот теперь мне понятно – будем работать по заданию штаба армии. Давно не приходилось.
Но почему одни офицеры? На моей памяти такого не случалось…
Задачу ставит Батя. Богатырского телосложения, добродушный и тихий в приятельском общении, в бою он свиреп и неукротим, аки рыкающий тигр.
Однажды мы вместе с двумя солдатами почти сутки удерживали одну высотку возле Кундуза, и когда наконец приплелся вертолет с подмогой, Батя, вместо того чтобы зализывать рану, пошел во главе подкрепления в атаку и дрался дотемна, пока мы не выковыряли из пещеры последнего душмана.
Смотрю на карту маршрута, прикидываю расстояние, которое придется отмахать на своих двоих – моб твою ять! Сучий потрох – опять экзамен на выносливость! Будто и нет за моими плечами Афгана, где служба в разведбате спецназа – сплошное выживание на пределе человеческих возможностей.
Ловлю на себе взгляд Телушкина. В его глазах уныние и неземная печаль; он тоже парень сообразительный, понял сразу, что к чему. Подмигиваю ему с сочувствием – держись, браток, уж такая у нас с тобой везуха.
Мне его искренне жаль – с завтрашнего (пардон, уже с сегодняшнего!) дня он в отпуске, приказ подписан и получены подъемные, осталось всего ничего – отвальная с непременной рюмашкой, – но поди ж ты… И теперь, вместо прохладного и чистого воздуха родной Брянщины, ему придется дышать мелкой и въедливой, как толченое стекло, пылью пустыни.
А ведь дома его ждет хорошая девчонка, можно сказать – невеста, и ему хотелось предстать перед ней в полном ажуре… Увы, после таких заданий десантник-разведчик похож на запаршивевшего бездомного пса, на которого может положить глаз разве что живодер. Это в лучшем случае…
Мы получаем снаряжение, на этот раз облегченный комплект: 'АКС-74У' – автомат с откидывающимся прикладом – и спецпистолет с глушителем.
Оружейным складом заведует прапорщик Онопко, черноусый хохол с мягким воркующим баском. Он немного хромает – память об Афгане. Бывший диверсант немного располнел, округлился, но в его быстрых и уверенных движениях по-прежнему чувствуется недюжинная сила.
– Удачи вам, товарищ капитан, – проникновенно мурлычет Онопко, пожимая мне руку.
– Спасибо, браток, – сердечно улыбаюсь в ответ.
Онопко достаточно хорошо знает, что мне предстоит, и по своей доброй и отзывчивой натуре удачи желает совершенно искренне. От его убаюкивающего голоса на душе становится как-то теплей, и я уже совершенно бодро вышагиваю на специальную площадку,
