– Потому тебе и позвонил. С нижайшей просьбой. Видишь ли, Алексей Иванович, папа Стах стал в общем-то милым собеседником, разговорился наконец. Но как только доходит дело до Ковальчука, сразу же в кусты. Молчит, и все. 'Не ведам. Пан Ковальчук, то есть, проше пана, случайный знакомый…' Твердит уже который день. Так ты уж, будь добр, если есть такая возможность, копни этот вопросик поглубже. Он нас очень заинтересовал. Что-то за этим всем скрывается.

– Попробуем. У нас тут тоже есть кое-кто, да только уже больно неразговорчив.

– Значит, и у тебя все на мази?

– Да, в основном…

– Поздравляю, Алексей Иванович! Значит, не забудешь? Будь здоров! Звони.

После обеда капитан Бикезин зашел в поликлинику на перевязку и поспешил обратно в управление – дело близилось к завершению, и нужно было готовиться к очередному допросу преступника. И готовиться самым тщательным образом, материалов накопилось предостаточно, и пора было переходить в решающую атаку на этого матерого волка… В дверь кабинета постучали.

– Войдите!

– Извините, я вам не помешал? – адвокат Михайлишин нетвердыми шагами направился к столу капитана.

– Нет, нет, прошу вас, Богдан Станиславович. Садитесь…

В который раз Бикезин поражался тем метаморфозам, которые происходили на его глазах с адвокатом. А сегодня тем более. Перед ним, ссутулившись, сидел заросший недельной давности щетиной старик. Костюм в сальных пятнах, несвежая рубашка с оборванными пуговицами, небрежно повязанный галстук с замусоленными концами. И руки… Какие-то жалкие, беспомощные, с обгрызенными ногтями, они то и дело суетились в поисках чего-то невидимого, эфемерного, что все время ускользало, заставляя их владельца недоумевать, страдать и бояться. Потухшие глаза, подслеповато шурясь, беспокойно ощупывали стол, стены, пол в кабинете и даже что-то внутри себя, заплывая слезной поволокой…

– Я слушаю вас, Богдан Станиславович.

– Алексей Иванович, бога ради, простите мне мой вид… Мне стыдно… Я виноват…

– Что случилось?

– Скажите, капитан, вы представляете себе, что такое идти в атаку? Во весь рост, под пули, в разрывах мин и гранат. Страшно? Да! Очень… Но рядом с тобой твои товарищи, друзья. А позади – Родина. Смерть – не избавление от мук и не просто шаг в небытие, а продолжение жизни. Пусть не твоей! – твоих детей, внуков, родных и близких, твоих друзей. Я прошел всю войну от порога родного дома до Берлина. Со смертью в обнимку, но я ее не боялся. Нет! Не было в моем сердце такого чувства, понимаете, не было! Два тяжелых ранения, контузия и Бог знает сколько мелких царапин – все выдержал. Верил… в жизнь… в будущую… прекрасную жизнь… А вот теперь… Теперь я боюсь! Я трус! Понимаете – трус!!!

– Успокойтесь, Богдан Станиславович! Что с вами?

– Со мной? Со мной пока ничего… И это самое страшное! Пока ничего… Пока… Но сколько это может длиться? Еще день, два, месяц, год? Я не могу, я задыхаюсь… Я беспомощен, я не могу ничего с собой поделать! Трус, самый распоследний трус!

– Так все-таки скажите же наконец, что с вами происходит?

– Капитан, я знаю, от чего умерли Слипчук и Лубенец. Нет, не перебивайте меня! Давно знаю. Очень давно.

– Откуда это вам известно?

– Алексей Иванович, я четверть века работаю адвокатом. Записка. Все дело в ней. Я понял, все понял… Все! Это не блеф.

– Да, действительно, вы правы.

– Вот! И я испугался… Смерти испугался! Чего ради? В мои годы? Запаниковал… Это я-то, полковой разведчик, старший сержант Михайлишин! Да какой я после этого… тьху! Ходил в штыковую – не боялся, 'языка' брал – не боялся, сколько раз прикрывал отход разведгруппы – не боялся! А теперь вот… струсил… По ночам не сплю… дверь на замке! Водку… пью… Стыдно… Стыдно! Опустился! И ничего, ничего поделать с собой не могу. Понимаете, ничего!

– Я просто затрудняюсь что-либо вам ответить… Все это очень сложно… Мое сочувствие вам не поможет. Но я думаю, что вы совершенно напрасно себя изводите.

– Да-да, может, вы и правы… Может быть… Послушайте, Алексей Иванович! Мне помнится, вы однажды спросили у меня про Ковальчука.

– Просто, в разговоре…

– Не-ет, не просто! Я понимаю: идет следствие, и вы не вправе мне что-либо рассказывать… Служебная тайна… Вот я после этого разговора и задумался – к чему все это? Почему именно Ковальчук? И вы представляете, кое-что вспомнил! Не знаю, насколько это вам интересно, но поведение Ковальчука в тот день было каким-то странным…

– В какой день?

– Понимаете, у меня зубы в общем-то пока на удивление неплохие. Нельзя сказать, что я чересчур много уделяю им внимания, но в мои годы иметь такие… У нас в роду у всех зубы отличные. Только два у меня отсутствуют. В одном из поисков встретились с немецкой разведкой, и в рукопашной фриц автоматом заехал по челюсти. Так вот, не помню, с какого времени у меня стояли обычные, металлические. Но с некоторых пор ко мне на работу зачастил Ковальчук – мы с ним были просто знакомы. Он обращался с просьбой посодействовать в возвращении патента. И вот однажды Ковальчук намекнул мне, что хорошо бы поставить вместо моих старых протезов новые, золотые. Я сначала было отказался, а потом подумал: почему бы и нет? Денег жалко, что ли? И согласился. Записался в очередь – желающих вставить золотые зубы и коронки очень много, очередь длинная, года два ждать нужно. И забыл, представьте себе, об этой встрече. И вот перед моим отъездом на лечение ко мне зашел Ковальчук. Домой. Сказал, что подошла моя очередь и что мне нужно срочно явиться в стоматологическую поликлинику. Я пришел туда, и он мне изготовил два отличных протеза. Вот они…

– Так что же здесь необычного?

– А то, что, как оказалось, моя очередь не подошла и до сих пор: я недавно проверил! Вот тогда мне и вспомнилось, что Ковальчук сказал на прощанье, когда поставил протезы: 'Вам они к лицу. Думаю, что вы скоро убедитесь в этом. И вспомните лучшего зубного врача города…' При этом он так посмотрел мне в глаза, что я невольно содрогнулся. Вам когда-нибудь приходилось видеть вблизи глаза змеи? Именно такие были у Ковальчука в тот день…

– Постойте, постойте, Богдан Станиславович! Минуту…

'Вспомнил! Наконец-то! Неужели?!'

Бикезин схватил папку с делом об убийстве Слипчука и Лубенца и принялся лихорадочно листать ее. Фотографии судмедэкспертов. Есть! Как же это он раньше не догадался об этом? Нельзя медлить ни минуты! И капитан включил селекторную связь – срочный вызов дежурной машины…

26

Преступник отмалчивался уже два дня. Серые глаза равнодушно смотрели куда-то вдаль и только изредка вспыхивали злобой, которая превращала лицо в маску ненависти. Односложные 'да' и 'нет' – вот и все, что удавалось добиться Бикезину и его коллеге-следователю на допросах…

– Ну что же, будем по-прежнему молчать? Посмотрите сюда! Это фоторобот, притом довольно удачный; как видите, это вы собственной персоной. Нам удалось проследить ваш путь вплоть до Новороссийска. Вот свидетельские показания кассира железнодорожной станции, проводниц вагона, вашей попутчицы. Корешок авиабилета, паспортные данные – Домич Богдан Михайлович. 'Липа'. Хорошо сработанная, явно не кустарщина. К этому вопросу мы еще возвратимся… Скажите, вы знакомы с Гостевым Олегом Гордеевичем?

– Нет.

– Странно… Вот фотография, а это еще одна, фоторобот – со скульптурного слепка. Так каким образом, гражданин Ковальчук, этот самый Гостев очутился под обломками вашего дома?

– Не знаю.

– Зато мы знаем… Но и об этом чуть позже. Кто вас отвез на станцию?

– Какая разница?

– Нет, есть разница! Джон Капустяк.

– Не знаю такого.

– А вот он вас знает. И притом неплохо. А теперь скажите, Ковальчук, где ваши знаменитые иконы?

– Сгорели во время пожара.

– Ну не скажите… Вот заключение экспертов, фотографии икон и каталог лондонского аукциона 'Сотбис', в котором значатся и ваши иконы. Кстати, вот официальное заключение эксперта 'Сотбис' Ричарда Камбера о подлинности икон и свидетельские показания Либермана, Колядко и Козлова, которые видели именно эти иконы у вас, гражданин Ковальчук. Так каким образом они попали в Лондон?

– Не знаю!

– А где остальные иконы, тоже не знаете?

– Нет.

– Ну что же, придется освежить вашу память, коль вы позабыли свой тайник в Новороссийске. Прошу! Вот они!

Бикезин открыл небольшой ящик, в котором лежали иконы, аккуратно упакованные в бумагу и полиэтиленовые мешочки.

– Как видите, в полной целости и сохранности. Между прочим, самые ценные из вашей коллекции. Побоялись отправить посылкой через знакомых Мирона Сергача? Правильно сделали, Ковальчук. Иконы действительно представляют собой большую историческую и художественную ценность и вскоре займут по праву принадлежащее им место в музее. Единственное доброе дело, которое, не ведая о том, вы совершили… А теперь перейдем к следующему вопросу: ваша настоящая фамилия?

– Ковальчук.

– Вот заключение о вашей смерти, свидетельские показания и прочее… Достаточно?

– Да.

– Так в чем же дело?

– Мне все равно, под какой фамилией я буду значиться в списках расстрелянных…

– Расстреляют вас или нет, решит суд. Прошу это учесть в дальнейшем и не упорствовать, не отмалчиваться. Пусть я еще раз повторюсь, но чистосердечное признание суд не оставит без внимания, и вы это обязаны знать.

– Возможно…

– Итак, ваша фамилия? Опять не хотите отвечать? Тогда посмотрите на эту фотографию. Узнаете? Семейство Баняков в полном составе! А рядом с Мирославом, будущим главарем банды Гайвороном, стоите вы, сын младшего брата лавочника Баняка – Степан Баняк! И братец ваш Богдан, который подвизается сейчас в Канаде среди оуновцев вместе с Гриньйохом, капелланом батальона 'Нахтигаль', свояком старого Баняка!

– Предпопожим, я Степан Баняк. Что из этого?

Вы читаете По следу змеи
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату