поглаживая полный живот, Теофраст о чем-то сосредоточенно думал, сдвинув густые брови, – наверное, решал какую-то алхимическую задачку, а приор мысленно выстраивал в голове целую речь, в которой он выражал полное несогласие с идеей брата Теофраста пригласить в их компанию нечестивца и еретика.
– Ваше преподобие, скажите, что собой представляет монах по имени Бенедикт? – неожиданно спросил Парацельс.
– Почему он интересует тебя, брат Теофраст? – удивился Алоизий.
– Да так… В общем, странный он какой-то…
– У нас тут все «странные», – снисходительно ответил приор. – В светском обществе всегда считалось, что люди, удалившиеся от мирской суеты в пустынь, не от мира сего.
– Это мне известно…
Теофраст меланхолично улыбнулся.
– И все же, что вы о нем знаете? – не отставал он от приора.
– Не так много. Примерно сколько же, как и про других монахов и послушников. Их прошлая жизнь для нас неинтересна. Мы полагаем, что ее просто не было. Тот, кто приходит в монастырь служить Богу, начинает свою жизнь как бы с нуля.
– Нуля со знаком плюс…
Теофраст с пониманием кивнул.
– Верно, – подтвердил приор. – Так вот, что касается брата Бенедикта. Он у нас недавно, примерно с год. Прибыл с обозом. Исполнителен, немногословен, готов взяться за самую тяжелую работу. По моим наблюдениям, не исключено, что в прошлом он был воином. Все.
– Не густо, – вынужден был признать Теофраст.
Пока они вели диалог, Ротгер следил за ними как кот за двумя неразумными мышами. Он весь подобрался, а глаза его горели словно у дикого зверя в темноте, когда на него падает луч света.
– Ну-ка, ответь мне, брат Теофраст, что у тебя на уме? – спросил он, наклоняясь вперед.
– Скажем так – есть у меня некоторые подозрения, сомнения…
– Тогда поделись с нами своими мыслями. Тебе ведь известно, как это важно для всех нас.
– Должен огорчить тебе, брат Ротгер. Никаких порочащих фактов, касающихся брата Бенедикта, у меня нет. Он не более чем один из монахов, которых я вижу изо дня в день.
– Но тебя ведь что-то в нем смутило, не правда ли?
– Правда…
Видно было, что Теофраст колеблется.
– И что именно? – не отставал рыцарь.
– Глаза.
Ротгер весело рассмеялся и сказал:
– Насколько я помню, он не одноглазый циклоп и не трехглазый демон. Или я ошибаюсь, и он способен превращаться в адское существо? Ты только скажи и им займется Гуго. Он большой мастак выгонять из человека злых бесов и другую нечисть. Ха-ха-ха…
– У него два глаза (кстати, разного цвета – один зеленый, другой коричневый), и в превращениях он не замечен. Но вот взгляд брата Бенедикта мне очень не нравится.
– Чем же?
– Обычно он тусклый, безразличный, но временами у него в глазах вспыхивает какой-то адский огонь, и тогда по спине даже мурашки бегут.
– Может быть, брат Бенедикт вспоминает что-то неприятное из своей прошлой жизни, – вступился за своего подопечного приор.
– Не исключено, – согласился Теофраст. – Но мой подмастерье заметил, что он чересчур часто стал околачиваться возле моей лаборатории.
– Вот это уже интересно… – буркнул Ротгер.
Он сразу посерьезнел и нахмурился, сдвинув густые брови
– У нас в монастыре нет запретных мест для посещений, – отрезал возмущенный Алоизий. – Не исключено, что им двигало обычное любопытство. Тем более, что из лаборатории часто доносятся разные шумы и даже взрывы. Что касается брата Бенедикта, то он всегда выполняет самые тяжелые и грязные работы. Таково у него послушание. Труд по уборке монастырских помещений и коридоров как раз и является искуплением его мирских грехов.
– А что, это мысль, – сказал рыцарь, думая о чем-то своем. – Коридор возле помещения лаборатории не должен быть проходным двором. Отныне там не должна и муха пролететь. Распорядитесь, ваше преподобие, чтобы ваши монахи держались от лаборатории подальше.
Алоизий хотел возразить, но, натолкнувшись на жесткий, непреклонный взгляд рыцаря, покорно кивнул.
– Что касается брата Бенедикта, – продолжал Ротгер, – то я прикажу Гуго, чтобы он за ним приглядывал.
– Только не это! – буквально взмолился приор. – У нас тут монастырь, а не тюрьма.
– Во благо ордена, – с нажимом сказал рыцарь. – Мы должны действовать только во благо ордена. И никакие иные соображения в расчет не принимаются. Подтверди, брат Теофраст.
– Все верно…
Парацельс в этот момент поймал стрекозу, залетевшую через открытое окно, и с интересом рассматривал, как устроены ее крылья.
– Охрану лаборатории нужно усилить, – сказал он, подумав. – Мои опыты (а значит и срок пребывания здесь), подходят к концу. Уверен, что наши враги не дремлют.
– А я – тем более, – согласно кивнул Ротгер.
Он хотел добавить еще что-то, но тут отворилась дверь, и Гуго втолкнул в помещение казака Байду. Он был чисто выбрит, а его волосы еще были влажны от купания, устроенного охранниками в каменном корыте, налив туда ледяной колодезной воды. Но казак вовсе не выглядел замерзшим или обиженным таким бесцеремонным обхождением. Скорее наоборот – чисто вымытый, немного исхудавший против прежнего, но с румянцем на щеках, он светился довольством, словно ярко начищенный медный грош.
Из его прежней одежды на нем остались лишь широкие синие шаровары и сапоги. Рубахи у Гуго не нашлось, и он отдал пленнику свой старый кафтан; платье было Байде мало и трещало на нем по швам. Руки и ноги казака были закованы в кандалы.
– Гуго! – В голосе Ротгера звучала укоризна. – Я ведь приказал снять цепи с нашего пленника.
– Но, господин…
– Я настаиваю. И убери их отсюда подальше.
Расстроенный Гуго, у которого Байда не вызывал никакого доверия и который его побаивался, позвал кнехта, и тот под бурчанье своего начальника, недовольного действиями Ротгера, расковал Байду – то есть, открыл специальным ключом замки кандалов.
– Садись…
Рыцарь указал Байде на стул с высокой спинкой в дальнем конце стола.
– Гунд, обслужи, – приказал он оруженосцу.
Юноша смотрел на казака волком, но указание своего господина исполнил. За то время, что он провалялся в постели, Гунд сильно вытянулся и даже раздался в плечах, словно
