ранение враз сделало его мужчиной.
Гуго вышел, а оруженосец, время от времени машинально поглаживая рукоять длинного кинжала, висевшего у пояса, пристроился за спиной Байды, в углу комнаты. Он следил за каждым движением казака, – как кот за мышиной возней – в любой момент готовый защитить своего сеньора.
– Мне позволено есть? – невозмутимо поинтересовался Байда.
Он глядел на Ротгера широко распахнутыми глазами, в которых светился незаурядный, но холодный и расчетливый ум, что не преминул отметить про себя Теофраст.
– И пить, любезный… ха-ха-ха… – Ротгер поднял свой кубок. – Восславим Бахуса и его бесценный дар людям – виноградную лозу!
Все дружно выпили; Байда свой кубок до дна, а остальные – понемногу. Затем изголодавшийся казак, не обращая внимания на неприязненные взгляды собравшихся за столом, взял с серебряного подноса добрый кусок оленины, бесцеремонно макнул его в соус, и заработал челюстями в таком быстром темпе, что прижимистый приор едва не задохнулся от негодования.
– Этот хлоп, этот проклятый схизмат не имеет никакого понятия, как вести себя в приличной компании, – пробубнил он себе под нос.
Крик души Алоизия услышал лишь Теофраст. Сверкнув белозубой улыбкой, он тут же закрыл рот, чтобы не рассмеяться во весь голос и не обидеть приора.
– Ответь-ка мне, казак, – обратился к Байде рыцарь, – почему о тебе никто не беспокоится? Ведь ты, по твоему утверждению, принадлежал к посольской свите. По идее, посол должен был обратиться в ближайший к монастырю замок Ливонского ордена и комтур послал бы на место происшествия воинский отряд. Это его главная обязанность – кроме защиты замка – очищать земли марки* от разбойников. – Он не без скепсиса ухмыльнулся.
Байда безразлично пожал плечами и ответил:
– Наверное, меня считают погибшим.
– Может быть…
Ротгер загадочно ухмылялся.
– Тогда почему при дворе великого князя литовского никто даже не слышал о посольстве украинских низовых казаков? – спросил он с подковыркой. – Его никто и не ждал.
– Большая политика не терпит гласности. Про то нужно спрашивать не меня.
Байда налил себе еще один кубок и выпил врастяжку, смакуя каждый глоток.
– Доброе вино, – сказал он, приятно улыбаясь. – По-моему, такого нет даже у турецкого султана.
– А разве в серале[51] турецкого султана разрешено пить вина? – живо поинтересовался Теофраст. – Мне говорили, что религия мусульман это запрещает.
– Верно, запрещает. Но запрет касается только простолюдинов. Увы, в нашем несовершенном мире для власть имущих все запреты – даже религиозного толка – мало что значат.
– Тебе приходилось бывать в Турции? – спросил заинтригованный Ротгер.
– Приходилось… – Байда хищно осклабился. – Мы любим ездить в гости к султану. Правда, без приглашения.
Ротгер пьяно рассмеялся. Ему было хорошо известно, о каких «гостях» говорит Байда. В свое время, когда ему довелось жить в Московии, он был немало наслышан о набегах отрядов украинских казаков на Синоп, Трапезунд и другие города Османской империи.
– Украинские казаки – хорошие воины, – сказал он одобрительно. – Почему бы вам не стать под знамена Ливонского ордена? Мы хорошо платим наемным воинам. Вместе мы могли бы много чего сделать.
– Например?
Лицо Байды, до этого оживленное и улыбчивое, вновь приобрело строгость и отрешенность черт.
– Например, нам нужно отобрать у Московии захваченные русскими орденские земли. Казаки могли бы нам здорово помочь.
– Интересное предложение. Но одного моего согласия недостаточно. У нас все решают старшины и казачья рада.
– А ты разве не принадлежишь к казачьей старшине? – вдруг спросил Теофраст.
– Почему вы так подумали?
Байда смотрел на алхимика с совершенно естественным простодушием, как могло показаться со стороны.
– Якими ензыками обцыми пан влада[52]? – задал совершенно неожиданный вопрос Парацельс.
– Русским, польским, турецким, – спокойно ответил казак.
– А как насчет латыни?
Теофраст впился взглядом в мужественное лицо Байды, на котором не дрогнул ни один мускул.
– Латынь я тоже знаю, но хуже, – спокойно, без малейшей запинки, ответил казак. – А еще греческий. Но этот язык мне совсем плохо давался.
– Интересная получается картина… – Теофраст скептически улыбнулся. – Простой казак – и латынь. Да плюс греческий язык. Как-то не стыкуется…
– Ничего необычного и странного в этом нет, – парировал Байда разящий выпад алхимика. – Я учился в школе при Киево-Печерском монастыре. У нас учатся почти все дети мещан и зажиточных казаков.
– Возможно. Однако не все учат латынь и греческий.
– Верно, – согласился Байда. – Все зависит от школы и учителей. В маленьких городках школяры больше налегают на Закон Божий, грамматику и арифметику. А в Киеве и во Львове много ученого люда, поэтому и науки разные преподаются.
– Это мне известно…
Парацельс смотрел на казака с невольным уважением. Он хорошо знал, что Киев и Львов являются мощными образовательными центрами славян. В этих городах и впрямь учились известные в научном мире Запада личности. Некоторые из них даже были посвящены в таинства ордена Крестовой Розы.
– Я так понимаю, ты принадлежишь к зажиточным казакам? – не без задней мысли спросил Теофраст.
– Я из древнего, но обедневшего казачьего рода. В свое время мой дед перебрался в Киев, где и открыл несколько мастерских. Так что я больше мещанин, нежели казак…
Ротгер диву давался. До этого дня его беседы с хлопом – вернее, допросы – шли ни шатко, ни валко. Казак прикидывался туповатым, недалеким малым, что, естественно возвышало рыцаря в собственных глазах и смягчало его намерения взяться за пленника покруче. А сегодня хитрый схизмат беседует едва не на равных с самим Парацельсом, которого Ротгер очень уважал за большую ученость.
«Ну, теперь держись… сукин сын! – Изрядно захмелевший рыцарь покрутил в руках пустой кубок и мигнул Гунду, чтобы оруженосец наполнил его. – Посмотрим, на каком языке, хлоп, ты будешь просить пощады, когда я обую тебя в «испанские сапоги'[53]!
Его мысли прервал Гуго, вошедший в апартаменты приора с улыбкой до ушей.
– Мой господин! – обратился он к рыцарю. – У нас пополнение. Отряд уже недалеко от
