простому обывателю было весьма сложно отличить где заканчивается порядок, а где начинается бардак, и кто кому брат, а кто – сват. Потому чулимихские 'красные пахари', народ ушлый и тертый, решительно наплевали на тех и других, здраво рассудив, что благодаря такому удачному стечению обстоятельств у них нечаянно образовалась свободная экономическая зона.
Чулимихских мелких торговцев не трогала ни мафия, ни правоохранительные органы, ни налоговые службы – все успешно делали вид, что Красный Пахарь относится к разряду аномалий сродни Бермудскому треугольнику и что он существует в каком-то другом измерении.
Клевахину пришлось здорово потрудиться, пока он не вышел на след горе-террориста, оставившего на кладбище сумку почтальона, зажигалку и связку динамитных патронов. Майор исходил из предпосылки, что 'динамитчик', во-первых, явно не профессионал, а во-вторых, житель Чулимихи или окрестностей поселка Красный Пахарь. В его допущениях, конечно, были явные натяжки, но утопающий хватается за соломинку.
Поначалу ему пришлось поднять почтовые архивы. Оказалось, что во все времена почтальонами были в основном женщины. Среди них затесались лишь четверо мужчин, все инвалиды, но жили они в других районах города и померли в семидесятых. Тогда Клевахин сосредоточился на чулимихских почтовых отделениях. Он искал совершенно определенную семейную пару – мужа, участника войны, и жену, имеющую отношение к почтовому ведомству, возможно, тоже фронтовичку. Таких оказалось три. Две супружеские четы отпали сразу: одна перебралась в другой город четырнадцать лет назад, а вторая была бездетной. Ко всему прочему, последних в девяносто пятом году определили в дом престарелых, где они и доживали век на положении безвинных и ничего не помнящих одуванчиков.
А вот третья пара, Усольцевы, несомненно вызывала интерес. Клевахину удалось выяснить, что супруг почтальонши всю войну прослужил в саперных войсках, дошел до Берлина, а после демобилизации до самой пенсии работал почти по своей фронтовой профессии – мастером-взрывником на гранитном карьере, расположенном в десяти километрах от Чулимихи. К сожалению, на личную встречу с ним майор не рассчитывал – Усольцев помер в девяносто шестом – но вот с его сыном, Семеном Антоновичем, просто жаждал поболтать о жизни и других забавных вещах…
– Вы захватили с собой бронежилет? – обеспокоено спросил Тюлькин, когда их оперативный 'жигуленок' остановился возле какого-то ларька, звучно наименованного, судя по вывеске, мини-маркетом.
– Зачем? – удивился майор.
– Ну как же – вдруг он окажет сопротивление… динамит там и все такое прочее… – старлей дрожал от боевого возбуждения.
– Шурик, от динамита и 'всякого такого прочего', именуемого пластидом, не защитит никакая броня. А что касается пули, так ведь она дура, как говаривал наш великий полководец Суворов. Эй, пацаны, вы что делаете!? – возмутился Клевахин, выбираясь из салона – пока они с Тюлькиным дискутировали, к машине подбежали двое мальчиков примерно десяти лет и, облив стекла какой-то вонючей серой пакостью, начали размазывать ее не очень чистой ветошью.
– Дяденька, мы возьмем недорого… – заныли они в один голос.
– Брысь отсюда! – грозно рявкнул майор. – По-моему, я вас в мойщики не нанимал.
– Дяденька…
Но Клевахин был непреклонен. Пацаны удрученно вздохнули, весело переглянулись, и пошли прочь, независимо поплевывая себе под ноги.
– Э-э, постойте! – майор только сейчас заметил, что лобовое стекло утратило прозрачность и стало напоминать окно в общественном туалете, кое-как закрашенное белой краской. – Что же это вы – насвинячили и не убрали?
– Так ведь мы говорили, что недорого возьмем… – шустрые мойщики теперь смеялись уже откровенно.
– Ладно, малолетние рэкетиры, заканчивайте свое грязное дело, – вынужден был пойти на попятную Клевахин. – Заодно и машину посторожите. Вернусь – расплачусь.
– Не сомневайтесь, все будет в лучшем виде, – бодро ответили пацаны и работа закипела.
– Вам квитанцию выписывать? – ни Клевахин, ни Тюлькин не заметили, как к ним присоединился еще один чулимихский типаж – забулдыжного вида малый в худой одежонке, держащий в руках пачку крохотных серых листиков и шариковую авторучку. – Платите…
– Какую квитанцию? – это уже спросил старлей; у майора от сюрпризов 'красных пахарей' в горле заклинило. – За что еще платить?
– За стоянку, – невозмутимо объяснил 'народный контролер'.
– Где знак, что здесь платная стоянка? – не сдавался Тюлькин.
– Сняли, чтобы подновить, – все также спокойно ответил его собеседник.
– Ни хрена мы не будем платить! Это очередная обдираловка! – взвился, как ужаленный, старлей.
– Мое дело вас предупредить… – с сожалением пожал плечами фрукт с квитанциями и вознамерился ретироваться.
С горячки Тюлькин было полез в карман за удостоверением, чтобы восстановить 'статус кво (он с майором были в штатском), но Клевахин придержал его руку.
– Сколько? – спросил майор и, получив ответ, достал кошелек.
– Вот и хорошо, вот и ладно… – пробубнил 'народный контролер', что-то царапая на сером листочке. – Не беспокойтесь, машина будет под присмотром.
– Зачем?.. – начал было Тюлькин, когда они отошли от машины на несколько шагов.
– А затем, дорогой Шурик, – бесцеремонно перебил его Клевахин, – что по возвращении мы могли обнаружить вместо нашего прелестного железного коня – пусть немного и староватого – кучу металлолома.
Как говорили древние – о времена, о нравы…
Старлей не нашелся, что ответить, лишь злобно выругался себе под нос.
Дом Усольцевых мало чем отличался от полусотни себе подобных, расположившихся вдоль узкой и колдобистой улицы: деревянный некрашеный забор, почерневший от времени, ворота, сваренные из листового металла, покрытая мхом шиферная крыша, проконопаченный пенькой сруб и обязательные резные ставни с петушками. На стук в запертую калитку отозвался солидным басом здоровенный кобель, гремевший тяжелой цепью возле ворот. Минуту спустя женский голос приказал ему заткнуться, а затем последовал вопрос:
– Чего надо?
– Весьма любезно… – тихо буркнул Клевахин и ответил: – Поговорить. Мы из милиции.
Наступила тишина. Видимо, женщина переваривала услышанное. Наконец раздались шаги, звякнула щеколда и перед глазами оперов предстала дородная краснощекая матрона в замызганной телогрейке, одетой поверх халата в цветочек, который едва не лопался от спрятанных под ним – и то наполовину – весьма внушительных женских прелестей.
– Откуда видно, что вы из милиции? – спросила молодуха, предусмотрительно держась позади угрожающе скалившего зубы пса.
Клевахин молча показал ей свое удостоверение.
– Ну… не знаю… – она с сомнением окинула взглядом сначала Тюлькина, а затем майора. – Сейчас многие ходют… всякие там попрошайки, цыгане. А документ выправить – раз плюнуть. Были бы деньги.
– Кончай борзеть, тетка, – грубо сказал Тюлькин, выступая вперед. – У нас работа, а ты
