Аманда еще больше встревожилась.
Я встала.
Папа говорит, что я болтушка, — и, похоже, он прав.
«По всем правилам! — написала я в блокноте. — На стадионе. 100 метров. Ты и я».
Дэррин прочел записку.
— Идет, — сказал он.
Тогда я еще приписала:
«Проигравший съест лягушку».
Эту записку Дэррин прочел два раза.
— Идет, — повторил он и побил собственный рекорд по ехидным ухмылкам.
Один из его дружков, прочитавший через плечо мои записки, дернул его за рукав.
— Дэррин, там этот тент поставили, как раз на беговой дорожке.
— Хорошо, — сказал Дэррин, глядя прямо на меня, — тогда в понедельник, на большой перемене, когда уберут шатер. — Он скомкал листок и кинул его в меня. — Утром можешь не завтракать, наешься на переменке. — И он вразвалочку зашагал прочь со своей гогочущей свитой.
Аманда расправила и прочла две последние записки — и посмотрела на меня как на чокнутую. И правильно.
Но она ничего не успела мне сказать, потому что сзади кто-то рявкнул:
— Аманда! Встань сейчас же!
Это мистер Косгроув собственной персоной вышел из своего магазина.
Аманда вскочила, но глаз на отца не подняла: она сразу как-то съежилась и уставилась в землю.
И впрямь, зрелище было не из приятных: багровая от ярости физиономия мистера Косгроува совершенно не гармонировала с его серо-зеленым клетчатым пиджаком.
— Ты же юная леди, — прорычал он, — а расселась в придорожной канаве, как пьянчуга!
Аманда стояла перед ним, опустив голову.
Но тут мистер Косгроув заметил меня.
О чудо! Из разгневанного папаши он вмиг превратился в улыбающегося президента самых прогрессивных в мире… как их там.
— Кого я вижу! — воскликнул он.
Я слабенько улыбнулась и помахала рукой.
— Спасибо, что согласилась уделить нам время сегодня вечером.
О чем это он? Я посмотрела на Аманду, но она усердно изучала тротуар.
— Ведь правда, было бы странно, — продолжал он, — если бы дочь президента ассоциации на собрании, посвященном шефской работе, не смогла представить собственную подшефную.
Я уставилась на него. Потом полезла за блокнотом. Но тут Аманда заговорила.
— Папа, — сказала она тоненьким голосом, — ты все неправильно понял. Ро вовсе не моя подшефная.
Мистер Косгроув посмотрел на нее в упор.
— Три дня назад, — пробасил он, — ты утверждала, что это именно она! Кто же твой подшефный?
— Никто, — прошептала Аманда, не поднимая глаз.
Мистер Косгроув сверлил ее глазами, пока цвет его лица не стал отлично гармонировать с начищенными темно-вишневыми ботинками.
— Ничего другого я от тебя и не ожидал, — процедил он наконец. — Ступай в дом!
Аманда повернулась и побрела за отцом. На меня она так и не взглянула.
Я же смотрела ей вслед, понимая, что придется выбирать.
Бросить подругу в беде?
Или позволить превратить себя в общественную нагрузку?
Бедное убогое дитя.
Тяжелый случай.
Сочувственные улыбки.
Жалостливый шепот за спиной.
И так — всю жизнь.
Я пока ничего не решила. Обещала себе, что приму решение по дороге домой, но вот уже и дом виден, а я все еще думаю.
Столяру из песни было куда легче.
Я бы на его месте так не мучилась.
Даже если бы переехала пуделя.
Вот вам мой совет: нужно принять трудное решение — обсудите его сначала с фермером- садоводом.
Садоводы умеют смотреть в корень, не отвлекаясь на всякую ерунду. Потому, наверное, что имеют дело с природой и еще с министерством сельского хозяйства.
— Это проще простого, Тонто, — заявил папа, когда я ему все рассказала. — Если ты туда пойдешь, ей будет хорошо, а тебе плохо. Не пойдешь — ей будет плохо, а тебе хорошо. Ты для меня важнее, так что я считаю, лучше тебе не ходить.
Я подумала про Аманду, как она там сидит дома со своим сердитым папашей.
Я представила, как просияет ее лицо, когда она откроет дверь и увидит меня.
Потом я вспомнила свой первый день в новой школе и подумала, что люди с таким характером, как у меня, просто не могут быть ничьими подшефными. Потому что, если мы раскиснем от всеобщей жалости, мы вообще черт знает что можем запихнуть кому-нибудь в рот.
Например, размокшее мыло.
Или грязные носки.
Или ящерицу плащеносную.
— Ты прав, пап, — сказала я.
Он кивнул и полез в холодильник за газировкой.
— Но, знаешь… я все-таки пойду.
Папа усмехнулся:
— Молодец, Тонто! Я так и думал.
Я же говорю, садоводы — люди простые. Что на уме, то и на языке.
— Никогда еще не был на вечеринке в честь общественной работы, — добавил папа. — Обожди, я мигом, только чистую рубашку надену.
В животе у меня заныло.
Хотелось бы надеяться, что садоводы умеют держать слово. Особенно насчет своего поведения на людях.
Когда Аманда открыла дверь и увидела меня, она остолбенела.
— Не подвезете на собрание? — спросила я. — А то папа уже уехал.
Ну да, знаю, получилось немножко театрально. Может, это у нас семейное.
Аманда просияла.
Мистер Косгроув тоже. Ну, что-то вроде.
Он почти перестал хмуриться и, когда мы подъезжали к зданию клуба, даже улыбнулся мне и сказал, что не надо нервничать, потому что все там будут ко мне добры.
Все и впрямь были страшно добры.
Аманда водила меня по залу и знакомила с людьми.
— Это Ровена Бэтс, — говорила она. — У нее проблемы с речью, но она успешно с ними справляется.
И все сочувственно кивали.
Где-то на пятом знакомстве я засунула в нос коротенькую сосиску, какие подают к коктейлям. Теперь
