Нет, мне, конечно, приятно, что папа меня так защищает, но лучше б эта злополучная фотография не попалась ему на глаза.
Потому что тогда бы он не прочел объявление, напечатанное снизу на той же странице.
— Смотри-ка, — заинтересовался папа, — комитет учителей и родителей в воскресенье приглашает всех на шашлыки… ага… состоится ярмарка по сбору средств на нужды школы.
Внутри у меня похолодело.
Я представила себе папу в ослепительно яркой рубашке, фиолетовой с желтым, и как он поет, и тычет всех кулаком в бок, и фехтует на шампурах с Амандиным отцом, и одним махом сводит на нет все, чего можно добиться с помощью лучших на свете яблочных пончиков, зажаренных в оливковом масле и обвалянных в сахарной пудре.
Но у меня просто руки не поднимались сказать ему, чтобы он не ходил на праздник. Ну не могла я его обидеть, да еще после того, как он мне все утро помогал!
Он отыскал меня в саду, я там чуть ли не с рассвета собирала яблоки поспелее. И когда узнал, для чего они мне нужны, то собственноручно обшарил каждое дерево в поисках самых спелых.
И я опустила руки, а папа поднял глаза от газеты и спросил:
— Ты как думаешь, будет там мисс Даннинг?
Он это спросил, небрежно так двигая пальцами, как будто просто к слову пришлось.
— Вряд ли, — ответила я. — Она, кажется, на выходные собиралась куда-то в горы… в Венесуэлу, что ли.
Нет бы мне ляпнуть что-нибудь более правдоподобное!
А так папа мне подмигнул и сказал:
— Денек будет что надо. Простирну-ка я свою желто-лиловую рубашку.
И он с головой зарылся в бельевую корзину, пока я лихорадочно пыталась хоть что-нибудь придумать.
Взорвать школу? Тогда шашлыки отменят.
Идиотка, сказала я себе. Те, кто выползет из-под обломков здания, вряд ли после этого захотят с тобой дружить. А в тюрьме и вовсе не с кем будет пообщаться: там у всех депрессия и хроническая усталость от рытья подкопов.
И тут я увидела объявление.
Крупным шрифтом, на соседней странице газеты: «ГОЛЬФ. ЧЕМПИОНАТ ШТАТА СРЕДИ ПРОФЕССИОНАЛОВ».
Я ухватила папу за воротник и вытащила из корзины.
— В воскресенье — чемпионат по гольфу, — сообщила я ему.
Он на меня уставился.
— Всего два часа езды, а знаешь, как будет интересно!
Он продолжал на меня смотреть.
— Профессионалы играют. Со всего штата! — Я старалась говорить со знанием дела.
— Я ненавижу гольф, — сказал папа.
— А я хочу поехать, — заупрямилась я.
— Ты его тоже ненавидишь, — напомнил папа.
— Какая разница… зато я люблю разноцветные зонтики.
Конечно, это была жалкая попытка. Но что мне еще оставалось?
Папа сдвинул брови и задумался. Потом глаза у него загорелись, лоб разгладился и он изобразил пальцами вспыхивающую лампочку — знак «дошло!».
— Тонто, — сказал он, прижав ладонь к груди, — клянусь, что в воскресенье не стану ввязываться ни в какие заварушки с этим придурком Косгроувом. А если вру, чтоб мне разучиться петь! Идет? И давай-ка займемся твоими пончиками.
У меня отлегло от сердца.
Ну, не совсем, но все-таки.
В общем, когда он это сказал, мне полегчало.
Но сейчас, по дороге в школу, мы только что проехали магазин мистера Косгроува. Папа высунулся из грузовика и показал язык его витрине. И все мое облегчение куда-то улетучилось.
Я все-таки заставила себя расслабиться и перестать думать о папе. Я шла через школьный двор, держа перед собой большое блюдо с пончиками, и старалась выглядеть спокойной, дружелюбной и вообще симпатичной.
Ребята так и бросились ко мне: всем было страсть как интересно посмотреть, что я такое несу. И я раздала все пончики, и они их быстренько умяли, и все говорили «как вкусно!», а человек шесть попросили научить их готовить такие же, можно у них дома после школы, а еще лучше во время семейного отдыха в Диснейленде, в шикарном гостиничном номере с отдельной кухней.
Так я себе это представляла.
На самом же деле никто не обратил на меня внимания, кроме Меган О'Доннел, моей соседки по парте.
Она подошла поближе, поглядела на блюдо, пожевала прядь собственных волос и спросила:
— Это что?
Я так и знала, что кто-нибудь спросит, и нарочно пристроила сверху табличку. Теперь я показала на нее Меган.
Она долго смотрела на табличку, шевеля губами, потом подняла глаза на меня.
— Пончики с яблоками?
Я радостно закивала. Жаль, что Меган не знает языка глухонемых, а то бы я могла помочь ей с чтением. Это же сущая каторга — так медленно читать! Тут, не скрою, в голове у меня мгновенно прокрутилось кино: Меган получает Нобелевскую премию за быстрое чтение и становится моей самой верной подругой.
— Терпеть не могу яблочные пончики, — заявила Меган. — Я вообще яблок не ем. Мой папа работает на скотобойне, так он говорит, от яблок бывает рак. Он его сам видел, у свиней в брюхе.
Я передумала насчет самой верной подруги: Меган, пожалуй, трудно будет поладить с моим папой. Да и после уроков ей наверняка приходится оставаться на дополнительные занятия по чтению.
Я улыбнулась Меган и повернулась в другую сторону: авось на этот раз попадется любитель яблок. И чуть не наткнулась на мальчишку, стоявшего сзади.
Дэррин Пек.
— Пончики с лягушками! — завопил он. — Бэтс притащила пончики с лягушками! — И он заплясал вокруг меня. Рот у него был здоровенный и красный, как слоновья задница в холодный день. — Пончики с лягушками! Пончики с лягушками!
Я сделала скучающее лицо и стала ждать, пока другие ребята, поумнее, попросят его заткнуться.
Но ребята поумнее, похоже, все отсутствовали по болезни. А остальные дружно запрыгали и запели вслед за Дэррином Пеком:
— Пончики с лягушками! Пончики с лягушками!
Не пела только Аманда Косгроув.
Она стояла в сторонке с таким печальным видом, как будто хотела увезти меня далеко-далеко, на всемирный симпозиум по общественной работе, где надо мной возьмет шефство все прогрессивное человечество.
Ни за что не заплачу, думала я. Не доставлю Дэррину Пеку такого удовольствия и Аманде не дам себя жалеть.
Просто непонятно, почему никто из учителей не спешил к нам, чтобы прекратить это безобразие.
Тут я поняла, почему. Все учителя столпились на стадионе и помогали вытаскивать из грузовика складной полотняный шатер для воскресной ярмарки.
Пение и танцы продолжались.
Дэррин Пек и трое его дружков при этом изображали, будто их тошнит.
