Даже за две, если у меня в руках лягушка.
Просто папа — необычный человек, который немного необычно одевается и не совсем обычно себя ведет.
А я? Психопатка и мучительница лягушек!
И если он узнает, что я не сказала ему о празднике, то ужасно обидится.
И я ему сказала.
Пошла в сад, где он опрыскивал деревья, и залезла прямо на трактор.
— Завтра у нас спортивный праздник, — сообщила я, — и можно прийти с родителями. Если они не слишком заняты. Но если заняты, тоже ничего страшного, учителя не обидятся, а ребята тем более.
Говорить руками — большое удобство: даже если над самым ухом работает трактор, тебя все равно услышат.
Неудобство в том, что тебя услышат, даже если ты этого не очень хочешь.
Папа выключил мотор, сдвинул шляпу на затылок и сделал задумчивое лицо.
— Понимаешь,
Он убрал мексиканский акцент и перешел на знаки, которые мы с ним сами изобрели на прошлой неделе.
— Долгоносики! — пояснил он, зорко поглядывая по сторонам, как часовой с автоматом, — сорняки! клещи! грибки! мучнистая роса! плесень!
Он резко обернулся и пальнул из распылителя по кустику пырея. Прежние хозяева сада были просто разгильдяи.
— Нам, пограничникам, отдыхать некогда, — сказал папа.
Я затаила дыхание. Значит, не придет?
— Только одна вещь на свете, — продолжал папа, — может заставить пограничника покинуть пост. И это — спортивный праздник в школе у дочки. Тут уж его ничто не удержит, даже если вокруг него обовьется яблочный червяк вышиной с дом. Когда приходить, Тонто?
Все будет хорошо.
Все будет в порядке.
Буду повторять это, пока не засну.
Завтра — обычная школьная спартакиада, все родители придут, и мой папа придет, и это совершенно нормально.
Все будет хорошо.
Все было хорошо.
Ну, неплохо.
В основном.
По крайней мере, папа не пел.
А что он запустил руку под платье миссис Косгроув — так он же хотел помочь.
Начну-ка я с самого начала.
Я встала пораньше и погладила папе рубашку. Без бахромы. И без девушек в ковбойских штанах, укрощающих диких мустангов. Правда, у этой рубашки воротник с металлическими уголками, но, может, это не для красоты, а чтобы швы не обтрепались. Пусть думают, что папа аккуратный.
Одеваясь, папа заявил, что сегодня на нем будет ремень с особой пряжкой — она, мол, принесет мне удачу в соревнованиях. Я занервничала, но пряжка оказалась новая, я ее еще не видела: кенгуру, застывший в прыжке.
На радостях я обняла папу: как трогательно, что он надел ее специально для меня, а я-то боялась, что он выберет другую, с улыбающимся скелетом на мотоцикле «Харлей Дэвидсон».
В грузовике по дороге в школу он поставил для меня кассету Карлы Тэмуорт. С песней про марафонского бегуна, который в самом конце дистанции вспоминает, что забыл в мотеле фотографию своей любимой. И бежит за ней обратно.
Папа очень старался вдохновить меня на подвиг.
Лучше бы он поменьше старался.
— Пап, — сказала я ему, — я всего-навсего бегу стометровку. В одном забеге с чемпионкой школы.
Папа усмехнулся, перемотал кассету и опять поставил ту же песню.
— Тонто, — сказал он, — тут поется о том, что мы иногда способны на такое, чего и сами от себя не ждали.
Тогда, подумала я, это должна была быть песня про девочку, которой неожиданно удается уговорить своего отца не привлекать к себе всеобщего внимания на школьном празднике.
Когда мы пришли на стадион, соревнования вот-вот должны были начаться. Ребята и их родители стояли группками, негромко переговариваясь, учителя бегали туда-сюда с блокнотами и хронометрами, а мисс Даннинг отчитывала Дэррина Пека за метание копья в мужском туалете.
— Эй, Тонто, — позвал меня папа, — мы что, так и будем тут стоять, как два трусливых саженца, или ты наконец познакомишь меня с одноклассниками?
Я попробовала было объяснить, что сейчас не время: вот-вот начнется бег в мешках и вообще все нервничают.
— Только ты и нервничаешь, Тонто. Как можно выиграть забег, если ты — сплошной комок нервов? Давай-ка ляжем и сделаем дыхательные упражнения, тебе нужно расслабиться.
Он снял шляпу, растянулся на траве и начал медленно вдыхать через нос.
Стоявшие неподалеку родители поглядывали на нас с удивлением. Ребята хихикали.
— Пап, — сказала я, — если ты сейчас же не встанешь, я сброшу тебе на голову чугунное ядро.
Он пожал плечами, но все-таки встал. Тут к нам подошла мисс Даннинг.
— Привет, Ро, — кивнула она мне. — Здравствуйте, мистер Бэтс.
Я объяснила папе, кто это, и он расплылся в улыбке.
— Кенни Бэтс, — представился он, — рад познакомиться (тут он взял мисс Даннинг за руку и тряс ее лет сто). — Ро мне рассказывала, какой вы первосортный учитель.
Мисс Даннинг скромно улыбнулась, а папа повернулся ко мне и спросил, замужем она или нет.
И я в миллионный раз поблагодарила судьбу за то, что со мной он разговаривает руками.
Все равно мне хотелось пойти и зарыться в яму для прыжков в длину.
— Похоже, придется и мне подучить язык жестов, — весело сказала мисс Даннинг. Потом извинилась и убежала, потому что Дэррин Пек раздобыл где-то стартовый пистолет и приставил его к голове другого мальчишки.
— Какая славная, — сказал папа. — Ну что ж, пошли дальше знакомиться.
Как всегда, меня раздирали два противоречивых желания. Бросить папу и пойти отсидеться в туалете, чтоб никто не догадался, что он со мной. Или остаться и приглядывать за ним, чтоб не попал в беду.
И, как всегда, я осталась.
Он подошел к мужчине и женщине, которые в сторонке о чем-то разговаривали со своим чадом.
Он уже сказал: «Здравствуйте, отличный денек сегодня!» — и протянул руку, когда до меня вдруг дошло, что кудрявое чадо — не кто иной, как Аманда Косгроув, чемпионка по бегу на сто метров.
А мистер Косгроув уже пожал папину протянутую руку и с кислым видом оглядывал папу с головы до ног, когда я и его узнала: тот самый дядька в коричневом костюме, что так сердито смотрел с соседнего крыльца, когда нас выставили из молочного бара.
Я попыталась было улыбнуться Аманде, но она уставилась в землю. А может, на папины сапоги из игуаны.
— Добрый день, — вежливо сказал папа, пожимая руку миссис Косгроув.
Миссис Косгроув смотрела на него как-то испуганно, а ее свободная рука судорожно сжимала сумочку.
— Хороший костюмчик, — сказал папа, подмигнув мистеру Косгроуву, и пощупал отворот его
