Где-то рядом звонит мобильник. Джина от неожиданности подпрыгивает, оглядывается. Понятно — не ей звонят: чужой рингтон. Понятно даже, кому звонят: вон гражданин в костюме поднял руку, лает что-то в трубку — в свою трубку. И все же. Она спускается с моста и, направляясь к Джорджис-Куэй, лезет в сумку, достает телефон и проверяет, не звонил ли кто.
3
Недалеко от городка Раткросс, что в графстве Уиклоу, по обочине трехполосной извилистой дороги шагает бывший продавец автодеталей, а ныне пенсионер Джон Макналли. В прошлом году через их местность прошел очередной участок скоростной автомагистрали, и теперь Джону приятнее и спокойнее гулять по таким вот проселочным дорогам. Машины на них все равно попадаются, причем нередко, зато не рискуешь свалиться в канаву под напором проезжающей фуры.
Макналли живет неподалеку: он частенько прогуливается этим маршрутом. У жены его дела не очень: ей требуется почти что круглосуточный уход. Основное бремя забот ложится на плечи Макналли, но три раза в неделю на пару часов с утра приходит сиделка. Тогда он, радостный, бегом бежит на прогулку. Хотя бы из дому выбирается, ноги разминает и голову проветривает.
За долгий путь в торговле Макналли исколесил всю страну, узнал все дороги — магистральные, объездные, кольцевые, проселочные — и соединил их в одну нескончаемую дорогу, свою. А теперь из былого многообразия ему остался только крохотный отрезок — полторы извилистые мили от церквухи, что на окраине Раткросса, до гостиницы «Коуч-Инн», что на Ханниганз-Корнер.
Макналли сознательно притормаживает. Он знает: до поворота, а значит, и до появления на горизонте нового жилого массива, выросшего прямо рядом с Ханниганз-Корнер, со спутниковыми тарелками и прочей гадостью, осталось всего сто ярдов. Сто ярдов до первых признаков ползучей дешевой урбанизации, которая, по правде говоря, грозит Уиклоу полным уничтожением.
Еще сто ярдов можно дышать свободно. По обеим сторонам от него лес. Справа — деревья карабкаются круто вверх. Слева, за кюветом и густым кустарником, начинается довольно глубокий овраг. На дне оврага — речушка: бежит себе параллельно дороге. За речкой снова лес: он постепенно поднимается до уровня дороги. Макналли заглядывается на эти темные кущи; его завораживает покой — такой заманчивый, таинственный, такой пугающий.
Ему хотелось бы прийти сюда. Как-нибудь вечерком, когда жена забудется медикаментозным сном. Прийти и посидеть часок-другой под деревом — в объятиях темноты и тишины. Какое там! Куда там! Ведь это… это сумасбродство, опасное, безответственное; ведь он же может потеряться или не ровен час заметят, засмеют.
Он оглядывается: мимо проносится «вольво»-универсал, исчезает за поворотом.
Странно: на дороге перед ним непонятные, уходящие в сторону следы. Они петляют и ныряют в кювет. Это могут быть только следы автомобиля, вошедшего в жесточайший занос. Он подходит ближе, видит: кустарник с той стороны, куда уводят следы, придавлен, прибит к земле. Макналли направляется туда, проходит сквозь образовавшуюся брешь, переступает через кювет. Жажда приключений тянет его вперед. Он подходит к краю оврага, смотрит вниз. Сначала обычная картина: речка, искрящаяся водичка, редкие каменюги.
И вдруг: внизу, на глубине сорока-пятидесяти футов, в конце убойного маршрута, — зад автомобиля.
Мм… такого, пошире обычного, полноприводного, наверное внедорожника, что ли. Как же он сразу не заметил?!
Если зад торчит
Значит, водитель…
Макналли делает пару шагов вперед — то есть вниз — и тут же понимает, что переоценил свои возможности: склон крутоват. Если он продолжит в том же духе, то поскользнется, упадет и, возможно, сломает себе шею. Он разворачивается, пытается вскарабкаться назад.
Уфф! Вот и кювет. Он переводит дыхание, оглядывает дорогу: пусто.
Достает мобильник. Ненавидит чертову безделушку, ненавидит и редко ею пользуется. Без них теперь прямо не жизнь: все общение — в звонках и эсэмэсках. Он-то свой держит только для экстренных случаев.
У Макналли трясутся руки: «911» он набирает не сразу. Оглядывается на овраг, еще раз ужасается.
Нельзя сказать, что под экстренными случаями он подразумевал нечто подобное.
4
Пэдди Нортон встает с постели около 7:30, надевает халат, домашние тапочки. Спускается вниз, осоловелый и небритый. Бредет в большую гостиную, расположенную в задней части дома, и начинает ходить вокруг большого снукерного стола. Стол здесь уже пару лет, но по назначению им почти не пользуются. В молодости Пэдди много играл; он и по сей день испытывает неизъяснимое удовольствие, вспоминая, как однажды круто обставил Ларри Болджера. Это были его первые и, как выяснилось позже, последние сто сорок семь очков. Сгубившие его сто сорок семь очков. Хотелось повторения успеха. Хотелось, чтоб не ниже. Все, что ниже, не канало, воспринималось как издевка. Один раз получилось, значит, блин, могу. Почему же больше не получается? Как-то так он размышлял. Купил домой снукер, чтобы гонять шары и расслабляться, но дело почему-то не пошло. Потом он понял, что вокруг стола можно ходить без кия — гоняться за собственными мыслями. Тогда оно не просто пошло — поехало. Все дело, возможно, в размере стола и комнаты. Пока он вышагивает вокруг стола, комната превращается для него в арену колизея, а сам он — в колесничего из «Бен-Гура»[16].
Правда, сегодня утром, во время очередной остановки, приваливаясь к углу стола и переводя дыхание, он думает, что это больше похоже на крестный ход. И что пора завязывать. Через несколько мгновений он уже в гостиной.
Вчера вечером, когда он оставил Фитца заканчивать начатое, он дома первым делом принял еще две таблетки наролета. По идее, он должен был уснуть как убитый, но ему почему-то не спалось. Он выпил «Пауэрса»[17] и лег, но заснуть все равно не удавалось. Так он пролежал всю ночь, уставившись в потолок. В какой- то момент он было подумал взять с тумбочки Мириам снотворное, но…
Нет.
Он опускается в кресло и включает телевизор. Смотрит «Скай-ньюз», потом «Доктора Фила»[18], потом серию «Будем здоровы»[19] — всего понемножку. Не важно что — лишь бы что-то показывали. Большой палец на кнопке пульта, а все остальное тело словно на паузе.
В начале десятого в гостиную входит Мириам, одетая и накрашенная. Она спрашивает,
