участках или у деревенских домов. Мой зыбкий силуэт плавал в ленивой темной воде, на поверхности которой почему-то лежал одинокий кленовый лист. Я глядел на себя из бочки устало и равнодушно. Апокалипсис пока не наступил, просто они задерживают главу. Ну и черт с ними со всеми. По крайней мере, высплюсь.
Домой я вернулся совершенно обессиленный и опустошенный, но усталость моя была тягучей, как сахарный петушок на палочке, и такой же сладкой, с легким привкусом горечи. Забившись под пуховое одеяло, я взял было в руки купленную книгу про майя, но так и не успел ее раскрыть. Мысли спутались, перемешались с неверными образами, набросанными воображением, и через несколько секунд воронка сна уже засосала меня с головой.
Этой ночью мне, наконец, снова снилась моя собака, и я помню, что даже во сне был этому очень рад. Оказывается, в моей квартире, на кухне была маленькая дверка, за которой находилась какая-то каморка. В ней собака и жила все это время, пока я считал ее мертвой. В этом сне она стала скрестись в дверь, просясь наружу, и когда я ее выпустил, была так счастлива, что облизала меня всего, особенно стараясь попасть своим мокрым языком мне в нос и уши. Потом, разумеется, пришло время отправляться с ней на прогулку. Определить это можно было по обычным признакам: собака начала заглядывать мне в глаза, подбегать к выходу, а потом, отчаявшись объяснить мне свои желания намеками, принесла в зубах поводок с ошейником.
Ото сна ко сну менялись, в сущности, только обстоятельства, в которых я открывал, что она на самом деле не умерла, а как раз напротив - превосходно себя чувствует, требуя накормить ее, выгулять, да еще и играть с ней во время моциона, бросая палки, которые она потом приносила мне обратно.
Иногда, как сегодня, я обнаруживал, что все это время она жила где-то рядом, просто мне об этом не было известно. В других вариантах этого видения она действительно умерла, но сама об этом не знала, поэтому пока я вел себя с ней как с живой, смерть ее была как бы понарошку. Тут главное было играть по правилам, не плакать по ней и вообще не проявлять никакой жалости - словом, делать все, чтобы она не догадалась, что ее больше нет. Впрочем, при ее жизнерадостности и кипучей энергии это была задача не из трудных. Наконец, оставались сны, в которых она просто снова была со мной безо всяких объяснений, и в них я ничего не знал о ее гибели. Эти, самые легкие и светлые, я любил больше всего.
На сей раз гулять пришлось по незнакомому мне парку; как обычно, я спустил ее с поводка, как только мы оказались на расстоянии от проезжей части. Она рвалась порезвиться на траве; лишать ее этого удовольствия я никогда не решался. Когда собака была жива, из-за моего домоседства ей тоже приходилось валяться целыми днями - зимой на диване, летом на полу. Теперь же, вырываясь из царства мертвых на короткие побывки в мои сны, ей и подавно хотелось вспомнить, для чего ее создавала природа. Сеиер - порода охотничья, и я знал, чего лишаю свою собаку, поэтому старался ничем не ограничивать ее, когда мы все- таки выбирались в деревню или в парк - неважно, наяву или нет.
Через некоторое время она унеслась на такое расстояние, что я потерял ее из виду. Поэтому часов до двенадцати ночи, когда я проснулся по нужде, мне не оставалось ничего другого, как одну за другой обходить пронизанные солнечными лучами аллеи летнего парка, повторяя, словно заведенный, ее кличку. Все это время моя собака носилась где-то вокруг, не попадаясь мне на глаза, и то справа, то слева, оставаясь на некоем небольшом, но недосягаемом расстоянии, из кустов слышался радостный лай.
Поднявшись с кровати, я первым делом, еще до ванной комнаты, направился на кухню, чтобы всерьез и со всем возможным вниманием исследовать там стены.
Маленькой дверки нигде не было…
Пообещав себе не бежать в переводческое бюро, а продержаться по крайней мере до завтра, я придумал, чем буду заниматься в этот опустевший день. Для начала - чинный завтрак, с кофе и газетой, какого у меня не было в последние дни из-за лихорадочного увлечения испанским текстом. Потом - неторопливое и тщательное изучение книги про майя, в которой я рассчитывал найти ответы на некоторые беспокоившие меня недосказанности Кюммерлинга.
После нескольких дней на чае и бутербродах подходящим выбором для завтрака казалась скучноватая, но безупречная для здоровья овсянка. Чтобы придать этому тюремно- войсковому блюду некоторую долю праздничности, сварив кашу, я добавил в нее жидкого цветочного меда. Пока овсянка остывала, я развернул сегодняшнюю газету, извлеченную из почтового ящика.
Первая полоса была целиком посвящена землетрясению в Америке и на Карибах, а две фотографии в четверть листа каждая демонстрировали полностью разрушенные столицы Гаити и Доминиканской республики. Гаване, кажется, тоже не поздоровилось.
Всю вторую страницу занимало пространное интервью с победительницей конкурса красоты «Мисс Вселенная», россиянкой Лидией Кнорозовой. Ее крупный снимок в инкрустированной бриллиантами королевской диадеме был помещен прямо посередине полосы. Это была, пожалуй, одна из самых странных королев красоты, которых мне пришлось повидать на моем веку.
Прежде всего, в отличие от девушек, которые обычно участвуют в подобных конкурсах, россиянке было уже хорошо за тридцать. Лицо у нее было, надо признать, приятное, но сказать, что сама Венера поцеловала девочку в лоб при рождении, было нельзя. Лидия Кнорозова брала скорее обаянием - мягкой полуулыбкой пухлых губ, трогательными морщинками, расходящимися от глаз - фотограф даже не потрудился наложить стоящий макияж, чтобы ретушировать возраст королевы. Она ничуть не напоминала нимфеток с огромными серыми глазами, традиционно представляющих Россию на таких соревнованиях. При всем желании я не мог себе вообразить, каким образом эта миловидная, но заурядной внешности женщина сумела впечатлить жюри, когда рядом с ней возвышались на своих уходящих к небесам головокружительных ногах знойные волоокие мулатки из Венесуэлы и Аргентины.
Заинтересовавшись секретом успеха Лидии, я прочитал ее интервью. Никаких объяснений тому, как она могла победить, россиянка не давала. Вместо этого она рассказывала о своем жизненном пути, карьере - она была старшим научным сотрудником в каком-то культурологическом институте - и благодарила за воспитание и поддержку своих родителей, как и принято делать в подобных случаях. В особенности тепло Кнорозова отзывалась о своем больном отце, на лечение которого она и собиралась передать всю сумму, доставшуюся ей вместе с королевским титулом.
Я пожал плечами и закрыл газету.
Книга действительно была необычной. Она очень напоминала один из томов бесконечной медицинской энциклопедии, изданной в середине тридцатых годов, по крайней мере сорок томов которой раньше стояли у бабушки на полках.
Название - «Хроники народов майя и завоевание Юкатана и Мексики» - было выдавлено белыми буквами на добротной картонной обложке. Плотная качественная бумага капельку пожелтела за несколько десятков лет, прошедших со дня выхода книги в свет, но не состарившись, а настоявшись, словно дорогое вино в особом подвале. Поднеся том к лицу, я пролистнул несколько десятков страниц и втянул носом сладковатый библиотечный запах книжной пыли. Этот аромат, который невозможно спутать ни с чем другим, мгновенно настраивал меня на нужный лад. Пахнущая так книжка вызывала непреодолимое желание
