переливания, много крови. Море крови…
И это - только Москва, а ведь есть еще и Питер, и Екатеринбург, и Сочи, и Махачкала, и Владивосток. Есть еще наполовину затопленный Нью-Йорк и десятки тысяч горожан, замешкавшихся при эвакуации и потому оставшихся в своих квартирах с легкими, полными соленой воды. И Токио с поверженными стоэтажными башнями, задавившими целые кварталы; и серые квадратики крыш с черными точками выплывших людей - все, что осталось от ушедшего в пучину японского города Кобе. И перемазанные потом пополам с кровью индийцы, для которых сотни тысяч размолотых катаклизмом мертвых тел через несколько дней обернутся многомиллионными жертвами неизбежных эпидемий.
Переступив через порог соседской кухни, я сам стоял десять, двадцать минут - остолбенев, прилипнув взглядом к экрану, боясь шелохнуться и не отваживаясь заговорить о дурацкой машинке. И только когда новостной блок, посвященный Армагеддону, подошел к концу, я разлепил губы.
- Сергей Андреевич, у вас машинка была печатная, помните?.. «Новый поворот в деле о групповом убийстве в московском районе Бибирево», - беспардонно перебил меня телевизор.
Кадры с места событий: люди в милицейской форме осторожно ступают по залитому густеющей кровью полу; санитары грузят на носилки закоченевшие трупы в необычных одеяниях: что-то яркое, кажется, украшенное птичьими перьями; крупным планом - рука с дорогими швейцарскими часами, потом валяющаяся на полу причудливая маска, вызывающая в памяти иллюстрации из книги Ягониэля.
«Личности некоторых жертв установлены», - на экране появляются фотографии живых, улыбающихся людей; так же трудно подобрать подходящий снимок для некролога и гравировки на могильном памятнике… В трех из них я узнаю сотрудников «Акаб Цина» - молодую девушку с короткой стрижкой, ухоженную брюнетку и самца с обложки глянцевых журналов. Боже, боже… Меня словно самого накрывает, оглушает тяжелой океанской волной… «На Новый год мы не работаем, из-за ритуалов». Что за дьявольские церемонии проводили они на крыше бибиревской многоэтажки? Неужели согласились добровольно идти на заклание, или в их обряды кто-то вмешался? И, если только Набатчиков не солгал, выбивая из меня признание, для чего им понадобились копии моего перевода?
А вот и сам майор, глядя мимо камеры, неожиданно сухим, кондовым языком дает разъяснения корреспонденту. Стоп-кадр на лице следователя…
«Только что мы получили сообщение, что расследующий дело майор Петр Набатчиков объявлен в розыск. По заявлению пресс-службы ГУВД города Москвы, есть все основания опасаться за его жизнь. Пока непонятно, связано ли исчезновение майора Набатчикова с последним делом, которое он вел».
Я зашарил рукой в поисках стула и без спросу нацедил себе из-под крана воды. Чертов болван! Говорил я ему, какие тут сектанты… Бедняга…
- Вам нехорошо, Дмитрий Алексеевич? - встрепенулся сосед.
- Да уж, хорошего, честно говоря, мало… Собственно, хотел насчет печатной машинки, - осушив стакан и наливая себе еще, вьщавил я.
- Что же вы собрались печатать? - уже с антресолей поинтересовался он.
- Завещание, - я попытался отшутиться, но Сергей Андреевич понимающе кивнул.
Почерк показался мне похожим на тот, которым Набатчиков записывал в свою книжечку мои признания, и я с немалой толикой облегчения решил, что с майором не случилось ничего дурного.
Послание было положено мне под дверь; должно быть, принесший его человек - возможно, и сам Набатчиков - заходил как раз в тот момент, когда я поднимался к соседям. Не достучался и оставил записку:
«Если хотите получить обратно то, что у Вас забрали, приходите сегодня в два часа пополуночи на Гоголевский бульвар»
Мыслей у меня втотмигтолько и было, что о конфискованной главе, перевод которой я должен был представить как можно быстрее; ничего другого у меня и не отбирали. Немного настораживало, что доброжелатель, словно персонаж детективного романа, пожелал остаться неизвестным. Однако почерк, повторюсь, почудился мне знакомым, а чтобы вернуть пропавший оригинал, я был готов к жертвам куда более серьезным, нежели ночное паломничество к памятнику автору «Вия».
Поэтому, расправившись с переработкой перевода заключительной части повести Луиса Каса-дель-Лагарто, я еле дождался наступления оговоренного времени.
Несмотря на поздний час, на Арбате в слепящем свете прожекторов в двух или трех местах еще продолжали работать спасатели. Однако бульвары словно находились на территории другого государства: здесь было совсем пустынно и клубился такой плотный туман, будто на землю опустилось грозовое облако.
Москва - город, в котором почти никогда не темнеет. Сияет неоновая реклама, не жалеют сил софиты ночной подсветки, в лучах которых с удовольствием позируют, переживая ночью второе рождение, даже самые чумазые и неказистые московские дома. Вечно колышущееся над городом марево, смесь испарений сотен заводов и миллионов людей, впитывает в себя этот базарный блеск и начинает исходить собственным белесым фосфоресцирующим свечением.
Но в ту ночь бульвары были будто накрыты колпаком; здесь царил густой, душный сумрак. Фонари горели один через десять, превращая туманную аллею в цепочку уходящих вдаль мерцающих молочным светом шаров, проросших голыми ветвями мертвых деревьев. Еще только приблизившись к покрытому холодной испариной, окаменевшему писателю, я уже пожалел, что поддался искушению и пришел на встречу.
Въезд на бульвары, верно, был перекрыт из-за завалов; за все время мимо не проехало ни единой машины. Окна домов были все сплошь черны, словно им запретили смотреть на бульвар. Тут, видимо, просто еще не успели включить ток, успокаивал себя я, но выходило плохо: случись что со мной сейчас, никто даже не заметит.
Я нервно огляделся: никого. Возможно, просто чья-то шутка? Следственный эксперимент? Крадучись, я медленно двинулся вперед. В записке не указывалось, где именно мне назначено свидание, так что придется преодолеть все расстояние от Гоголя до Кропоткинской…
Аллея была пуста. Обследовав ее до самого конца и подходя уже к торговым павильонам у метро, я ускорил шаг, чтобы удостовериться в том, что меня провели. Может быть, в этот самый момент, воспользовавшись моим отсутствием, злоумышленники взламывают мою квартиру, чтобы похитить последнюю главу дневника! Я резко развернулся, собираясь бросить все и бежать домой, и тут увидел…
…Шагах в тридцати за моей спиной в коконе света чернела странная фигура. На первый взгляд человеческая, она неприятно царапала глаз неестественными изгибами рук и ног, скрюченной осанкой, безвольно висящей головой. В то же время в силуэте виделось что-то неуловимо узнаваемое…
Существо сделало шаг навстречу: резким движением задралось вверх колено, дернулся таз, и с какой-то необъяснимой воздушностью оно перенеслось на добрых полтора метра вперед, окунувшись в тени. Оттуда, словно желая приободрить меня, оно кивнуло: голова порывисто откинулась назад и снова упала на грудь.
Я и сам хотел приблизиться к нему, но кашица тающего снега, тонко размазанная по
