вслед какую-то грубость. А Матвей вытолкал меня взашей на улицу и, указав в сторону «Бульба-Хилтон», отдал очередное распоряжение:
– Направо шагом марш! И чтоб ни звука, пока я не разрешу тебе рот открыть!..
Я рассудил, что он прав: негоже затевать скандал с представителем законной власти и обращать на себя внимание здешних полуночников. И потому дошагал в гордом молчании до самых дверей капитанского номера. Который располагался на верхнем ярусе «полузвездочного» отеля – бывшего подземного овощехранилища, – и в котором подвальная сырость ощущалась не так остро, как в дешевых номерах и казармах на нижних уровнях.
Комната Коваленко, которую администратор гостиницы – глухонемой карлик Топотун – всегда ему предоставлял, не отличалась простором и изысканной меблировкой. Единственной ее роскошью был отдельный санузел, в то время как обитатели большинства других номеров довольствовались общими туалетами в концах коридоров.
Еще одна характерная деталь: дальний угол офиса чистильщика был оборудован для содержания пойманных им дезертиров. Над широкой лавкой, где можно было и сидеть, и лежать, торчало вмурованное в стену кольцо с пристегнутой к нему цепью. Я был прикован к ней за наручники, после чего освобожден от доспехов и просвечен ручным сканером на предмет не найденного у меня при первом обыске оружия. И, получив от капитана затрещину – видимо, в отместку за его незапланированный ночной подъем, – был наконец-то оставлен в покое. А чуть погодя немного осмелел и снова подал голос.
– Чего вы ко мне привязались? – обиженно прогнусавил я. – Какое вам до меня дело? Я ведь не имею отношения ни к Барьерной, ни к Украинской армии! Вы же вроде бы чистильщик, а не охотник за головами! Вам что, больше заняться нечем?
– Угу! – буркнул Коваленко, устало плюхаясь на стул со взятой из холодильника запотевшей бутылкой водки и беря стоящую на столе пустую стопку. – Верно толкуешь: как будто у меня и впрямь другой работы нет! И я себе этот вопрос задаю, когда мне приказывают тратить время на таких вот идиотов со свистящим у них из задницы ветром сталкерской, мать ее, романтики! Будь моя воля, я бы вас не ловил, а сразу на месте пристреливал – какая разница, ведь вы все равно с Зоной в русскую рулетку играете. Однако служба есть служба: ежели пришла ориентировочка на человечка, значит, человечек должен быть по мере возможности пойман и доставлен за Барьер, в комендатуру. Посему извиняй, брат Шашкин! И имей в виду: лично я к тебе претензий не имею, какой бы ты там штабной шишке ни доводился родственником… Ну, будь здоров, не кашляй!
И Матвей, отсалютовав мне наполненной стопкой, опрокинул ее в свое луженое горло, даже не поморщившись.
– Как вы узнали, что я сижу в «Пикнике»? – поинтересовался я. – Вас же там сегодня не было!
– Мир не без добрых людей, – уклончиво ответил капитан. – Кое-кто из твоих собутыльников, кому ты, видимо, чем-то досадил или не понравился, не постеснялся меня разбудить и о тебе шепнуть. Хочешь знать, кто именно?
– Ну да, так вы мне об этом и скажете! – подначивая, усомнился я.
– Отчего же? – пожал плечами Коваленко, наливая себе вторую стопку. – Скажу, если тебе это надо. Терпеть не могу стукачей! А тем более стукачей, которые нарушают ночным стукачеством сон орденоносного гвардейского офицера! Да и какая теперь разница, ведь ты этого человека больше никогда в жизни не увидишь… Помнишь ублюдка с белыми дредами, у которого на доспехах еще какая-то латынь намалевана? Знать не знаю, что он за фрукт и за какие грехи на тебя взъелся. Одно скажу: настоящие сталкеры чистильщикам даже врага не сдадут, а друга – тем более. Так в Зоне только последний гад поступает. И я этого гада перед тобой выгораживать не стану, какую бы он мне услугу ни оказал…
Я наморщил лоб, якобы усиленно припоминая описанного Матвеем бродягу, хотя на самом деле моментально понял, о ком идет речь. Это был один из неблизких знакомых Сириуса, носящий «античную» кличку Аргос. Он подсел к нам в разгар вечеринки и ушел, не попрощавшись, сразу после полуночи. Ничем себя не проявил, больше слушал, нежели болтал. Насколько я знал латынь, девиз, которым он украсил свои доспехи, переводился как «Жизнь коротка, но истина вечна!» В целом же – заурядный сталкер, который мог в равной степени оказаться и агентом G.O.D.S., и армейским наблюдателем. Последнее объяснило бы, почему он донес на меня Коваленко, но тогда тот не выдал бы мне личность своего информатора. Однако капитан поступил иначе, и у меня не было оснований ему не верить. Да и отвращение, с каким Матвей упомянул о доносчике, не походило на наигранное.
– Между прочим, твой скурвившийся дредоносец побоялся встречаться со мной лично, – продолжал Коваленко после второй выпитой стопки. – Передал записку через Топотуна – дескать, срочная депеша для командира Гденьского патруля от его друга. Но Топотун отлично знает всех моих друзей и знает, что им нечего бояться приходить ко мне ни днем, ни ночью. Вот карлик и чиркнул мне на обратной стороне записки, как выглядел этот чересчур стеснительный друг, «Фрич» ему в задницу!.. В общем, держи, салага, бесплатный совет на будущее: не пей с кем попало, пей только с надежными людьми, а иначе так и будешь всю жизнь в кандалах похмеляться… Ладно, хватит языками чесать! До рассвета осталась пара часов, поэтому, если не возражаешь, я еще покемарю. Чего и тебе рекомендую, так как завтра и у тебя, и у меня ожидается чертовски трудный день…
И через пять минут капитан, погасив свет, вовсю храпел на своих нарах. Мне же по вполне понятным причинам было сейчас не до сна. Однако не все мои мысли вращались вокруг грядущего побега. Часть из них работала в другом направлении, пытаясь уразуметь подлинный смысл странного поступка Аргоса.
