какого-нибудь взаимовыгодного соглашения. В своем квадрате Морган был не просто шантажист, а всемогущий шантажист, находящийся в абсолютной недосягаемости для Южного Трезубца. Столь неуязвимых врагов у покойного дона Сальвини было немного, зато к каждому из них он относился с дежурным почтением и не считал зазорным идти в переговорах с ними на уступки, и иногда весьма значительные. О чем, безусловно, никогда не забывал. И если вдруг по какой-то причине тот враг утрачивал свою неприкасаемость, его и членов его семьи ожидала крайне незавидная участь.
Продолжать отпираться и дальше не было смысла. Все угрозы Платта являлись отнюдь не фикцией и имели под собой твердое обоснование. Тремито допустил фатальный просчет, решив, что в Менталиберте – огромном мире, тысячи обитателей которого щеголяли в М- дублях широко известных личностей, – ему удастся затеряться в толпе. Всему виной был, конечно же, талисман, сохраненный Домиником при переходе в свою ментальную оболочку. Платт говорил тогда сущую правду: тележурналисты и газетчики и впрямь поддались слуху о том, что Мичиганский Флибустьер перед казнью усердно молится Деве Марии, и потому не подозревали, что за амулет в действительности носит на шее Тремито. Об этом знали лишь несколько изловивших его «федералов», охранники, обслуживающие блок смертников тюрьмы Синг-Синг, да ее директор, который после громкого побега Аглиотти скоропостижно скончался от обширного инфаркта. Странно, почему никто из «вертухаев» не проболтался о маленькой тайне сбежавшего от них одиозного заключенного и не попытался продать журналистам такой «эксклюзив». То ли каждый из тех охранников являл собой образец служебной дисциплины и свято соблюдал подписку о неразглашении деталей своей специфической работы, то ли парни попросту недооценили имевшиеся у них на руках сведения и решили не рисковать понапрасну и без того подмоченной репутацией, продавая налево малоинтересную, по их мнению, конфиденциальную информацию. Так или иначе, но до сего дня Аглиотти был уверен, что помимо приятелей и дона Сальвини о его талисмане знает лишь узкий круг блюстителей правопорядка, и все.
Платт не упомянул, каким образом он собирается доказывать принадлежность М-дубля Тремито его здравствующему на свободе прототипу, а «прототип» уже скрипел зубами в бессильной ярости на себя и свою неосмотрительность. Во время прошлой беседы с Морганом Доминик так обрадовался достигнутому между ними компромиссу, что при ответе на его последний – неофициальный – вопрос ослабил бдительность и упустил из виду один немаловажный факт. А именно: ведь хозяину квадрата не составит труда проверить, действительно ли на талисмане гостя красуется его семейное фото или же мистер Маранцано дурит креатору голову. Озабоченный насущными проблемами, сицилиец понадеялся тогда на авось, а ублюдок-мусорщик не поленился и проверил его подноготную. И, надо полагать, сильно огорчился, когда обнаружил, что ему солгали. После чего сделал на этой основе в целом правильные выводы. Вот только какой цели добивается этот сумасшедший интриган? Хотел бы он на самом деле сдать Мичиганского Флибустьера полиции, начал бы тогда паясничать перед ним, превращая его в героя непонятного М-шоу? Да кто этого Платта разберет… Может, помимо Аглиотти здесь сейчас незримо присутствуют агенты ФБР, которые только и ждут, когда подозрительный М-дубль откроет рот и выдаст своего владельца с потрохами.
«Черта с два ты добьешься от меня признания! – подумал Доминик, глядя в сверкающие безумными искрами глаза собеседника. – Хочешь поиграть со мной в свою идиотскую игру? Что ж, давай попробуем. В свое время я с хитрозадыми дознавателями и не в такие игры играл. Посмотрим, что ты для меня приготовил».
– Да, вижу, что просто так мне от вас не отделаться… – Вместо злобной гримасы на лице Аглиотти появилась скупая примирительная улыбка. Только выражение его равнодушных полусонных глаз при этом ничуть не изменилось. И в ярости, и в спокойствии взгляд Тремито всегда сохранял одно и то же безразличное выражение. Что лишь потворствовало его репутации хладнокровного маньяка.
Воистину, сейчас в М-эфирном Чикаго встретились два уникальных в своем роде безумца, и только Господу было известно, чем в итоге завершится их встреча… Так, по крайней мере, казалось тому безумцу, который представлял для общества наибольшую опасность.
– Раз уж вам втемяшилась в голову эта болезненная идея, значит, переубеждать вас и впрямь без толку, – продолжал Тремито. – Согласен, я могу послать вас к черту и отключиться от М-эфира. Но тогда вы сочтете, что Игнасио Маранцано струсил и убежал, а я, знаете ли, очень самолюбив, чтобы давать кому-либо повод считать меня трусом! Ладно, уговорили: давайте на минуту предположим, что я – именно тот, за кого вы меня принимаете. И что дальше? Сфотографируемся на память, я подарю вам свой автограф и мы расстанемся добрыми друзьями? Или речь пойдет о более щедром вознаграждении с моей стороны?
– Любопытно: оказывается, вам не чужда ирония, синьор Аглиотти, – удивился Платт. – А я полагал, что Мичиганский Флибустьер – кровожадный мясник, начисто лишенный не только чувства юмора, но и эмоций.
– Наверняка так оно и было, – ответил Тремито. – Ведь я все же не тот давно мертвый чикагский палач, которого вы выбрали своим фетишем, а потому волен быть кем угодно: интеллектуалом, компанейским парнем, неврастеником, мизантропом… Так чего вы все-таки добиваетесь от вашего антигероя, мистер Платт? Денег? Публичного саморазоблачения? Или, может быть, раскаяния в содеянных им злодеяниях?
– Денег?! – Креатор расхохотался в лицо собеседнику откровенно снисходительным смехом. – О, только не говорите, синьор Тремито, что вы всерьез решили, будто я начну требовать от вас денежный откуп! Я что, по-вашему, похож на грязного вымогателя, живущего за счет шантажа и торговли компроматом?! Какое чудовищное заблуждение! Да знаете ли вы, каков на сегодняшний день размер моего состояния? Могу сказать это совершенно открыто, так как ни вам, ни вашим покровителям никогда до меня не добраться. После моего ухода из «Терры» я уже был достаточно богатым человеком, а когда спустя пять лет я изобрел Утиль-конвейер и организовал М-эфирный проект «Черная Дыра», мое состояние приумножилось более чем в сто раз! За двадцать лет я превратился из прозябающего, вечно голодного и безвестного поэта в преуспевающего мультимиллионера! И все потому что в один прекрасный день наткнулся на грандиозную «золотую жилу» – М-эфир. Вначале мне пришлось творить ментальные вселенные для «Терры» и это помогло мне подняться с колен. Но потом, когда спрос на мой товар упал, я открыл, что, оказывается, уничтожать миры гораздо выгоднее и к тому же требует мало затрат, если этот процесс поставлен на поток. Вы, синьор Аглиотти, не слышали обо мне только потому, что я занимаюсь никому не интересным делом и отродясь не стремился к дешевой популярности. Всю свою жизнь я стараюсь держаться в тени, и даже когда стал сказочно богат, не поддался искушению выйти в свет и не впал в роскошь… Ну разве что совсем чуть-чуть и в пределах моего квадрата…
Морган с ухмылкой повертел в руке трость с серебряным набалдашником и шутливо потрепал за лацканы свое пижонское клетчатое пальто. Потом продолжил:
– О чем вы еще сейчас упоминали? Кажется, о публичном саморазоблачении и покаянии, верно?.. И опять вы попали пальцем в небо, синьор Тремито. Ни того, ни другого мне от вас тоже не нужно. Я, конечно, плохо вас знаю, но уверен, что на первое вы никогда не пойдете, а второе с радостью принял бы священник, а я таковым, увы, не являюсь. Да и можно ли вообще принудить человека к искреннему покаянию? Мне всегда казалось, что оно – нечто вроде поэтического вдохновения: чувства, приход которого непредсказуем и наступает по воле судьбы, а не человека. А нам лишь остается решить, подчиниться ей или игнорировать ее зов, как назойливое наваждение…
– Чего же вы, в конце концов, хотите от Мичиганского Флибустьера? – не выдержал
