– Да плевать я хотел на ваши угрозы! Можете тащить меня в узел связи и пытать прямо перед радиопередатчиком, но мой отец никогда не услышит от меня такой унизительной просьбы! Да, я убивал граждан вашей страны, и вы имеете полное право казнить меня любой смертью, какой только пожелаете! Но я пока не забыл, кто я такой! И вам советую вспомнить об этом, когда в следующий раз решите предъявить мне свои возмутительные требования!
Разъяренный Аврелий вскочил со стула так внезапно, что надзиратели вздрогнули и, казалось, чуть было не бросились спасать пленника от взбесившегося инквизитора. Впрочем, магистр воздержался от рукоприкладства, хотя кулаками замахал, словно разминающийся перед матчем боксер.
– Вздумал погеройствовать, щенок?! – гневно вращая глазами, прокричал Аврелий. – Что ж, не ты первый пытаешься удивить магистра Аврелия норманнской стойкостью! Не далее как вчера я общался с одним из твоих мерзких собратьев-язычников! Уже через полдня этот бравый вояка ползал передо мной на коленях, умоляя принять его обратно, в лоно Единственно Правильной Веры, и поскорее предать очистительному Огню! Неужели думаешь, что ты окажешься крепче? Тебе раздробили руку, и ты решил, что испытал самую страшную боль в своей жизни? То, что ты пережил у Стефанопулоса, у меня в Комнате Правды покажется тебе легким уколом иглы! Но раз уж ты решил усложнить себе жизнь – о поверь, не нам, а только себе! – я открою тебе секрет: для почетных гостей у меня всегда припасено кое-что особое! Как говорит один мой брат по Ордену: исключительно мучительное! Итак, княжеский сын, каково будет твое последнее слово?
– Я вам уже все сказал и не намерен повторяться! – процедил Ярослав. Достоинство обреченного на смерть проснулось в нем, словно острыми прутьями арматуры пронзив и укрепив надломленную прежними пытками волю. Разумеется, такому матерому истязателю, как магистр Аврелий, сломать ту арматуру было проще простого. Но теперь у Ярослава появилась действительно веская причина стискивать зубы и сносить пытки молча. Княжич даже готов был откусить себе язык, лишь бы не проронить ни слова перед радиопередатчиком, к которому пленника живого или полумертвого, но доставят. Ярослав больше не мечтал о прелестях Валгаллы и не молил богов облегчить его страдания. Он собирался с мужеством, чтобы в одиночку выстоять против самого страшного чудовища в мире – Ордена Инквизиции. И хоть финал этой битвы был предрешен, Ярослав намеревался приложить все усилия, чтобы чудовище надолго запомнило его истинно княжеский характер.
– Будь по-твоему, – подытожил магистр Аврелий, вставая из кресла и давая понять, что умывает руки. – Только не спрашивай потом Господа, зачем он отвернулся от тебя. Это ты, упрямец, отвернулся от него и заткнул уши, не желая внимать голосу разума. Глупый мальчишка! А мог ведь еще жить да жить…
12
– …Я знаю, Сверкающий Хьюки, что ты не держишь на меня зла за вчерашний гнев. Кровь гонца, принесшего мне скорбные вести, – плохая пища для тебя, но так уж получилось, мой друг… Даже боги порой бывают несдержанны в гневе, что же тогда говорить о нас, презренных обитателях срединного мира… Будь сегодня жив великий Один, он бы разделил со мной мою печаль, и ты, Сверкающий Хьюки, непременно передал бы мне от него слова соболезнования. Видар – молодой бог, и ему, к сожалению, меня не понять. А Один бы понял. Ведь когда-то Отцу Побед тоже довелось потерять своего любимого сына Бальдра. Но Бальдр воскрес и сегодня правит миром вместе с братьями – Видаром и Вали. А мой Лотар не воскреснет никогда… Нет, Сверкающий Хьюки, я не ропщу. Лотару суждено стать одним из лучших эйнхериев, и, когда наступит мой час прибыть в чертоги Видара, сын встретит меня там и мы с ним уже никогда не расстанемся… Вот только… все должно было случиться наоборот. Это я должен был встречать Лотара в Валгалле через много лет и встречать не молодого форинга, а убеленного сединами старца, которого сразу бы и не узнал… Ответь, Сверкающий Хьюки, неужели у божественных норн не хватило нитей, чтобы соткать для моего сына большую паутину судьбы, хотя бы такую же, как моя? Вот полотно короткой жизни Лотара, все передо мной. И край этого полотна оборван… Скажи мне, мой друг, разве пристало ткачихам с тысячелетним опытом так неряшливо выполнять свою работу? Когда представится случай, я обязательно выскажу им свои упреки… Но это будет потом, а сначала мы проводим Лотара в его последний путь. И сделаем это не хуже, чем Один провожал Бальдра в царство мертвых – Нифльхейм… Знаешь, Сверкающий Хьюки, а ведь, кроме горя, я испытываю сейчас и гордость, потому что мой сын, в отличие от сына Одина, отправляется в лучшее место, чем мир великанши Хель. Пусть Бальдр считался одним из первых богов, но он не был воином, отчего и разделил судьбу смертных, умерших от болезней и старости. Поэтому сегодня мы поклоняемся не ему, а его брату Видару, отомстившему за смерть отца… Кажется, я слышу чьи-то шаги. Да, верно… Прости, Сверкающий Хьюки, но мне необходимо отлучиться – перед похоронами Лотара нужно сделать очень много дел…
– Вы позволите, дроттин? – Не решаясь войти, Горм Фенрир отодвинул полог палатки и, смиренно склонив голову, ожидал ответа конунга.
Вороний Коготь поднял на датчанина тяжелый взгляд и жестом пригласил форинга внутрь, а затем подошел к деревянной стойке посреди палатки и аккуратно положил священную секиру в футляр.
Кроме этой стойки и футляра со Сверкающим Хьюки, в палатке больше ничего не было. Грингсон отвел ее только для совещаний со своим безмолвным стальным советником. После того как в лагерь доставили тело Лотара, конунг редко покидал эту палатку. Он практически не ел, подолгу сидел прямо на земле и, держа в руках священную секиру, негромко разговаривал с ней. Никто, кроме Фенрира, не смел беспокоить сейчас Вороньего Когтя. Лишь форинг датчан был вхож в палатку для бесед дроттина с богами. Горм выслушивал все приказы конунга и передавал их по назначению, а также доставлял Торвальду свежие новости. Хоть конунг и пребывал в глубоком трауре, он ни на минуту не забывал о том, что творится за пределами обители Сверкающего Хьюки.
– Разрешите доложить, дроттин? – так же, не поднимая глаз, поинтересовался Горм.
– Да, – буркнул Вороний Коготь, оставшись стоять у раскрытого футляра с секирой и в задумчивости поглаживая ее холодную небесную сталь.
– Только что вернулась диверсионная группа Свейна, – приступил к докладу форинг. – Нам больше не проникнуть в Цитадель через проход Хенриксона. Похоже, перед тем, как выбраться из тоннеля, русские взорвали его нашим же динамитом.
– Хенр-р-р-р-риксон! – в бессильной злобе прорычал Вороний Коготь, грохнув кулаком по стойке с футляром. – Если бы не этот ватиканский предатель, мой Лотар не лежал бы сейчас
