Мы понеслись в Монреаль со скоростью восемьдесят миль в час. Ну и перетрухнули же мы в дороге! Мы были, что называется, под банкой и искали той воскресной ночью отель. Это оказалось непростым делом. Две первых гостиницы были заняты — красная неоновая вывеска сообщала no vacancy[18]; третья стоила дорого: номер с двумя двойными кроватями, телефон, телевизор, кофеварка на стене: двадцать два бакса из-за позднего прибытия. Остановились на Кот-де-Льесс. Никогда еще я так крепко не спал: хоть включай отбойный молоток — впору было оставить чаевые на подушке в знак благодарности.
Мариза, любовь моя, это был самый лучший nowhere в моей жизни, ведь именно на нем ты приехала в тот вечер в «Эджуотер-бар». И если бы не это, я бы не обнял тебя тогда под звуки ча-ча-ча на паркетном полу танцплощадки, а потом и на гравии прогорклого паркинга. Самая красивая в мире улица — это Кот-де-Льесс, где мы проснулись воскресным утром, ты — со спутанной причёской, я — с прилипшими ко лбу волосами, смурной из-за того, что перепил накануне. Мариза, жизнь моя, ты улыбнулась, и мы впились друг в друга, как два изголодавшихся существа. Я тебя любил и буду любить вечно.
О
«Флориан» — это изобретение века. Вы закрываете глаза, нажимаете на кнопку, и комната наполняется запахом сосны наших лесов. Без очистителя воздуха «Флориан» мне не жизнь. Дома у меня по распылителю в каждой комнате, и все с разными запахами: гиацинта, розы, сосны, папоротника, мха. Я запираюсь у себя, опрыскиваю комнату, закрываю глаза, и вот я уже далеко. Путешествие с помощью запахов — просто рай для обоняния. Когда я поджариваю гамбургеры, возникает то же самое: меня возбуждает запах дыма, и запахи наполняют мои стихи. Запах Маризы утром, когда солнце проникает сквозь жалюзи, запах поля, когда я охочусь на ворону, которая, как и я, знает, что это всего лишь игра, что я не буду в нее целиться, и потому ворона довольствуется тем, что при каждом моем выстреле лениво взлетает, но на всякий случай все же держится от меня на почтительном расстоянии. Ворона недоверчива, и в этом она права. Кому довериться, в смысле кому можно действительно доверить все? Когда я учился в школе, я никогда никому не говорил, что хочу быть географом, и ни один из моих клиентов и представить себе не может, что, пока я готовлю ему кофе, я думаю о том, что в наши дни, наверное, самый счастливый человек на свете — инженер. Я таки кое в чем разбираюсь! Но мне всегда не хватало знаний, чтобы поступить в университет. Впрочем, это все выпендреж: обязательное образование отнюдь не обязывает их прийти вам на помощь. Подонки они все! Из-за них-то мы и стали образованными мойщиками окон. Ну а мне больше нравится моя крепость: «У короля хот- догов», ведь в ней я царь и бог, и если мне неохота работать, то я могу закрыть свою лавочку в любую минуту. Поджаривая сосиски, я представляю себе, как на огне горят кюре. Я с успехом провожу на сковороде свои революции, каждый раз выходя победителем, под моим надзором проходят референдумы, и, после того, как все кюре погибли, я принимаюсь за чистку гриля. Иногда я думаю: Галарно, какой ты бессердечный! Может, и так. Но мало иметь сердце, нужно, чтобы кто-нибудь тебе его отдал. Чтобы кто-нибудь согласился тебе его одолжить, пусть и забрать завтра же. В такой день, как сегодня, когда мелкий дождик рисует на стеклах киоска великие реки — Ганг, Миссисипи, Сен-Лоран, не какие-нибудь там речушки, но широкие полноводные реки, которые омывают целые страны, словно ребенок напрудил в пеленки. Дождь позволяет мне уйти в себя. Он усиливается, встает стеной. Ясно, что клиентов сейчас не будет. Сегодня вечером я закроюсь и пойду играть в карты в отель «Канада», где собираются скучающие коммивояжеры. Мариза меня подождет, у меня нет настроения ни плакать, ни смеяться, у меня вообще нет никакого настроения, я буду ставить на дождевого бубна и полевого трефа. Мартир по-прежнему спит под вязом, как будто он так и не двигался с места со вчерашнего дня. Я скажу:
—Добрый вечер, господа.
—Привет, Галарно. Как дела в закусочной?
—Скорее всего, завтра мне еще не стать миллионером.
—Зато у тебя покой на душе.
—Это верно, а не сыграть ли нам в блэк-джек?
—У тебя деньги-то с собой есть?
—Дневная выручка. Два доллара восемьдесят восемь центов.
—Не Бог весть что.
—Могу дать в придачу мою супругу.
—Маризу?
—Я сказал: мою супругу. Она живет в Леви. Вот ее адрес и моя доверенность.
—В таком случае я ставлю на Мэри, первую красавицу индейского племени из Миссистани, я там с ней трижды переспал.
—Ты?
—Ну да, я. Она прислуживает у кюре в Сен-Леонар-де-Пор-Морис. Не первой молодости, но душится ладаном, а ее хозяин знает толк в вине.
—А я ставлю на рыжую горничную из «Шантеклера», у нее — невиданное дело, — господа, одна ягодица вся в веснушках.
Мы станем играть в блэк-джек, в то время как на улице будет по-прежнему идти дождь, он всегда льет по четвергам, я выиграю дикарку и служанку кюре, но проиграю мою жену, горничную из «Шантеклера» и мои два доллара восемьдесят четыре цента.
Наступит ли момент, когда кто-нибудь задаст мне вопрос: Галарно, а как было в твое время? В мое-то время!
Дождь усиливается, я слышу, как бежит вода по водосточным трубам и стекает в бочку. В такую погоду меня всегда одолевает грусть. В мое время! Ещё держался на ногах Мартир, он уже давно не тянул, но никому не хватало куражу его прикончить. Он умирал от старости в свои пятнадцать лет, а мне-то было двадцать пять. В мое время, в моей родной Америке[19], чтобы быть счастливым, нужно было быть богатым, очень богатым, или образованным, очень образованным, или же подохнуть или отдаться бесплодным мечтаниям. А еще можно было писать книги.
Л
Мариза хочет, чтобы я превзошел себя, моя первая жена хотела того же, и в конце концов именно она обставила меня на крутом повороте.
Это случилось через несколько месяцев после Папиных похорон. Я работал помощником бармена при Альдерике в отеле «Канада». Уже тогда я принял решение не возвращаться в колледж. В мои обязанности входило обслуживание посетителей в дальнем зале, но я был тогда еще слишком молод, чтобы пить. Надо мной потешались.
