наполовину свисала с кровати и черные волосы опускались па ковер, вытканный узором «цветы и бабочки».
— Ах, Кесси, друг мой, — проговорила женщина. — Ты — единственный, кто не изменял мне, кто не интересуется другими женщинами… — Кесси приподнял брови в знак того, что страшно удивлен. — Впрочем, я, конечно, не права. Извини. Тебя ведь интересуют суки…
Кесси вскочил с выражением восторга и от полноты чувств даже выронил статуэтку. Слюна полилась у него изо рта.
— Ах, Кесси! Фу… Ну до чего ты неотесан! Это же ведь так грубо! Разве можно с таким откровением проявлять свои чувства? Кесси, друг мой, чувства нужно скрывать… Но это неважно. Ты ведь знаешь, Кесси, как я люблю тебя. Ты — мое самое родное существо. Не то, совсем не то, что этот гадкий, отвратительный, самоуверенный мужлан Конан. Что он, в конце концов, о себе думает? Где его носит? Будь моя воля, я бы привязала его к столбу для пыток и изодрала бы в клочья его ягодицы! Изодрала бы самой жесткой плетью с вшитыми шипами! Да, да! — Женщина вскочила, и накидка упала с нее.
Кесси опустился обратно на циновку. Он ничего не понимал в красоте женщин. Хозяйка подбежала к нему-и опустилась перед ним на колени. От нее так жутко несло благовониями, что пес чихнул.
Женщина рассмеялась.
— Впрочем, зачем он нам? — сказала она. — Он нам ни к чему. И бить мы его не будем, И тем более — давать ему воды из наших колодцев. Ты знаешь, Кесси, он ведь, по-моему, не знает, почему воздвигли этот город. Он думает, что это самые обычные колодцы… Интересно, что бы он сказал, если бы узнал правду? Если бы он узнал, что тебе, Кесси, сто лет, а мне — сто пятьдесят? — Женщина вскочила и вернулась на кровать, снова завернувшись в накидку. — Он — глупец… Да, да — в этом нет сомнений. Но каков глупец! — Женщина вздохнула. — Каков глупец! — сладко повторила она, откидываясь на по- дущки.
Теперь Кесси видел только край ее бедра. Песик взял статуэтку Иштар и покрепче сжал ее в зубах. Глаза он закрыл, чтобы внешний мир не мешал внутреннему.
* * *
Западный колодец, самый большой из трех, обычно открывался в полдень. Но на сей раз это произошло на рассвете. И открыли его не служители. Он распахнулся сам, изнутри. Нищенка, спавшая на мешках с мусором, проснулась от протяжного жуткого звука.
Она открыла глаза, не понимая еще, что разбудило ее, и взглянула на двери в стене колодца. Она была молода, хотя из-за рваной одежды и несмываемой грязи выглядела, как старуха. Но когда до нее дошла истинная причина ее раннего пробуждения, она в мгновение ока стала настоящей старухой.
Двери колодца были разверзнуты, и сквозь них изливалось наружу море жутких существ. Одни были без голов, другие, наоборот, могли похвастаться наличием нескольких голов, а имелись и такие, у кого головы слипались с другими. В отношении рук и ног творилось то же самое.
Размеры существ были различными — одни не достигали величины мыши, а иные превосходили слона.
Существа высыпали на площадь с криками, завываниями, свистами — и принялись давить и крушить навесы, шатры, помосты, разрывать тюки с товарами, раскалывать бочки с пивом, вином и маслом.
Нищенка вопила, не в силах сдвинуться с места, пока один из демонов не заставил ее умолкнуть навсегда, ударом когтистой лапы разорвав ей грудь и выдернув сердце. Демоны помельче кинулись на нищенку и без остатка сожрали ее.
Рабы, спавшие в шатрах ближе к центру рыночной площади, проснулись и выскочили с палками, намереваясь защищаться. Нескольких демонов им удалось убить, но сопротивление было быстро смято более мощными чудовищами. Люди были затоптаны и частично съедены.
Лицо Шеват, обращенное к западу, исказилось гневом. Весь храм пришел в движение. Холодный мертвый камень вдруг стал плотью. Из окон храма потянулись черные щупальца с шипами и присосками, похожими па рты миног. С шуршанием щупальца пересекли площадь западного лица и перекинулись через стену базарной площади.
Западный рот Шеват открылся, из него высунулся длинный зеленый язык — и богиня закричала.
От этого крика проснулись горожане. Они с ужасом вскакивали с постелей и спрашивали друг друга, что же случилось. Большинство знало ответ, но не хотело верить этому.
Легенда гласила, что город умрет, когда богиня вскрикнет.
Так могла кричать только богиня.
Щупальца Шеват достигли центра базарной площади, где демоны пировали останками людей и других демонов. Наиболее сообразительные из выходцев из преисподней сразу бросились спасаться от щупалец. Остальным понадобилось несколько наглядных примеров.
Первой жертвой гнева богини пало четырехногое мохнатое существо с тремя маленькими головами, из спины которого торчало не меньше десятка розовых скрюченных рук, похожих на ручки младенцев, умерших в утробе матери.
Щупальце богини схватило ртом-присоской одну из его голов и подняло в воздух. Существо дрыгало ногами и вопило. Шипы входили в его плоть и прорастали сквозь нее. Они пронзили существо насквозь, и только тогда оно умолкло. Ручки умерших младенцев почернели и отвалились. Щупальце взвилось высоко в воздух, существо слетело с шипов и, разбрызгивая темную кровь, полетело над толпой демонов.
Все произошло в считанные мгновения и не все демоны успели заметить смерть сородича. Многие из них были увлечены едой и не могли остановиться, даже когда их самих начинали рвать на куски.
Погибло еще восемь демонов, прежде чем вся толпа пришла в движение. Демоны кинулись врассыпную. Но щупальца Шеват были всюду. И выходцы из преисподней гибли один за другим.
Убив не меньше половины монстров, Шеват вдруг стала слабеть. Щупальца уже не взвивались в воздух. Крупным демонам удавалось отбиться, жертвуя небольшими кусками собственных тел. Шеват сосредоточила все силы на борьбе с ними, оставив без внимания мелких врагов.
Именно эти малютки добрались до стен, окружающих рынок, и полезли по ним, составляя из тел друг друга цепочки и пирамиды. Крупные демоны осмелели и сами стали вырывать куски из щупалец богини. Ее крик, до этого непрерывно и монотонно звучавший над городом, начал прерываться. Язык ее западного рта стал клониться, как утративший упругость кнут.
Наконец мелкие демоны перелезли через стену и устремились по улицам.
Люди, которые к тому времени выбежали из домов на улицы, одни — чтобы выяснить, что случилось, другие — чтобы бежать из города, погибли первыми. Но ни крепкие стены, ни закрытые двери и ставни не спасали тех, кто остался в домах. Демоны лезли через подвалы, через дымоходы, через вентиляционные трубы.
Затем подоспели демоны покрупнее. Они пробили стену, отделявшую рынок от города, и пошли бродить по улицам, кормясь останками погибших и нападая на живых. Иные из больших демонов к этому времени разрослись настолько, что смогли заглатывать людей целиком и убивать их желудочным соком.
Иные горожане успевали покончить с собой прежде, чем демоны добирались до них. Встречались и такие, кто, прежде чем свести счеты с жизнью, умертвляли домашних. Редко когда демонам удавалось слопать живого ребенка.
Кулем проснулся от крика. Сначала он не понял, что за крик слышит. Он подумал, что это вскрикнула во сне Марьям, но она лежала рядом, безмятежно раскинув руки и улыбаясь как дитя, а крик все продолжался.
Кулем соскочил с кровати, подбежал к окну и распахнул его.
Марьям проснулась.
— Ты слышишь? — спросил Кулем.
Марьям застыла на мгновение, прислушиваясь, а потом завопила, сжав кулаки. Кулем подскочил к ней и ударил ладонью по лицу. Марьям затихла.
— Мы успеем! — сказал Кулем, — Одевайся и возьми мои драгоценности! — Он схватил свою одежду в охапку и спустился в залу, одеваясь на ходу.
Его напарник, толстый Маар, скучал за стойкой с тряпкой в руке. Глаза его были обращены вверх. Он задумчиво рассматривал мушиную жизнь, которая кипела под потолком. Звуки снаружи не долетали сюда. Посетителей не было. На стойке стоял кувшин с пивом.
Не обращая внимания на удивление второго пайщика, Кулем схватил его и в несколько глотков прикончил содержимое кувшина.
— Это же для быдла! — воскликнул Маар.
— Открой дверь! — приказал Кулем.
— Зачем? Сами откроют, если надо. А чего мне-то ходить?
Кулем бросился к двери и распахнул ее.
