на то, что когда-нибудь стихии вновь будут помогать нам? И почему я не могу отправиться к Ошу'ган?'
У Дуротана не было ответов для него; закон о том, что никто не должен более заниматься шаманизмом под угрозой сурового наказания - а при повторных нарушениях, изгнания или смерти - появился на ровном месте. Да, многие из тех, кто следовал пути шаманизма, оставили его, когда от них отвернулись стихии. Но что насчет предков? Почему же в час кризиса и нужды Гул'дан запретил оркам навещать их самое священное место?
И потому, что у него не было ответов для юнца, который заслуживал того, чтобы их услышать, Дуротан разозлился. Голос его был глубок и суров.
'Ради победы над дренеи наш военный вождь заключил определенные союзы. Эти союзники дали нам силы ернокнижия, что повинуются тебе. И не лги мне, я знаю, что ты наслаждаешься открывшимся могуществом'.
Длинные пальцы Гуна с острыми ногтями копались в мертвой земле и извлекли оттуда камень. Он подкидывал его в ладони. Дуротан нахмурился, глядя на кожу парня. Засуха и суровые условия жизни, в которых им приходилось трудиться последние два года, оставили свой отпечаток. Обычно гладкая коричневая кожа, под которой перекатывались сухие мускулы, стала сухой и дряблой. С отсутствующим видом Гун почесал область, где кожа шелушилась. Дуротан заметил под ней новую кожу.
Зеленоватого оттенка.
На какое-то мгновение Дуротана охватила безумная животная паника. Он принудил себя успокоиться и снова бросил взгляд на собеседника. Ошибки не было - кожа действительно была немного зеленоватой. Он не знал, что это может означать, но это было ново, это было странно, и ему не понравилось это с первого взгляда. Гун, похоже, ничего не замечал. Буркнув, он бросив камень, наблюдая, как он летит прочь.
Будь Гун чуть постарше, он наверняка уловил бы предупреждение в голосе, которым вождь клана обратился к нему чуть раньше. Но он был юн и погружен в собственные заботы, потому и презрел предупреждения.
'Заклинание... твари, подчиняющиеся мне... мне нравится их эффективность. Но не то, как она достигается. Я чувствую... Я чувствую, что это неправильно, мой вождь. Убийство есть убийство, и стихии наделяли меня силами, разящими врагов наповал. Но я никогда так не чувствовал, получив эти новые силы. Мы воюем, потому что предки сказали нам, что мы должны убить дренеи', - продолжал Гун. - 'Почему же тогда Гул'дан сейчас говорит, что мы не можем общаться с ними?'
Что-то сломалось в Дуротане. Он яростно взревел и рывком поднял паренька на ноги. Схватив его за ворот туники, он приблизил свое лицо вплотную к испуганному чернокнижнику.
Гун уставился на него. Так же неожиданно, как и появилась, безумная ярость прошла, оставив лишь горечь. Дуротан добавил хриплым шепотом, предназначенным лишь для ушей юнца: 'Если ты не подчинишься, я не смогу защитить тебя!'
Гун все глядел на него, и на мгновение в глазах его промелькнул какой-то оранжевый блеск, а затем он отвел взор и вздохнул.
'Я понял, мой вождь. Я не принесу бесчестье клану Снежных Волков'.
Дуротан отпустил его. Гун отступил, поправил одежду, поклонился и побрел восвояси. Дуротан в тревоге глядел ему вслед. Гун тоже почувствовал 'неправильность' с том, как развиваются события. Но один-единственный юнец, пробующий связаться со стихиями, но сможет противостоять оной.
Как не сможет и один-единственный вождь, горько добавил Дуротан.
Священному месту надлежало пасть пред могуществом Орды.
Вскоре за прокламацией о запрете шаманизма последовал приказ двигаться на объект, рекомый дренеи Храмом Карабор. Пусть и находился он недалече от Долины Теневой Луны, исконных земель клана Нер'зула, от которых тот и принял свое название, ни один орк не видал его раньше. То было священное место и орки уважительно относились к сему факту. По крайней мере, до сих пор, пока Чернорукий не вышел к собравшейся пред ним армии и не высказался против так называемой 'духовности' дренеи.
'Города, захваченные нами ранее, были лишь подготовкой к главному', - объявил Чернорукий. - 'Вскоре будет уничтожена их столица. Но перед тем, как мы уничтожим их самый важный град, мы уничтожим их как народ. Мы атакуем этот храм! Мы разобъем их статуи. Уничтожим все, имеющее для них значение. Прикончим их духовных лидеров. В сердцах их поселится отчаяние, и тогда... тогда захватить их город будет столь же легко, как убить слепого волчьего детеныша'.
Дуротан, стоящий рядом с остальными вооруженными и восседающими на волках воинами, бросил взгляд на Оргрима. Как и всегда, друг его стоял рядом с Черноруким. Оргрим в совершенстве научился владеть своими эмоциями, но от Дуротана полностью скрывать чувства не умел. Он тоже знал, что это значит. Храм был домом Велена. Пророк зашел в Телмор лишь в тот день, когда его встретили там Дуротан и Оргрим; домом же его был храм, где он проводил время в молениях и медитации, исполняя роль пророка и пастыря своего народа. Скорее всего, они убьют его, если в день атаки он пребудет там. Убить Ресталаана было весьма сложно. Дуротан молился, что ему не доведется убивать и Велета тоже... если еще оставались те, кому можно было молиться.
Шесть часов спустя, когда он стоял у ступеней, ведущих к храму дренеи, он силой сдерживал кашель от витающих запахов. Знакомого теперь запаха крови дренеи. Запаха мочи и нечистот, а также гнетущего ощущения страха. Сладких, туманящих рассудок запахов благовоний. Кровь покрывала подошвы его башмаков, хрустящих по разбросанной на полу священной утвари, от которой исходил чистый аромат, добавлявшийся к остальным, что было еще хуже...
Дуротан согнулся в пояс и его стошнило; во рту остался мерзкий привкус. Он блевал и харкал, пока желудок его не опустел, затем трясущимися руками поднес ко рту бурдюк с водой, прополоскал рот и сплюнул.
Жестокий смех долетел до него, заставив покраснеть. Он обернулся лицом к двум сыновьям Чернорукого, смеющимся с него.
'Вот это выдержка', - прохихика Ренд. - 'Вот и все, что они заслуживают - наших плевков и блевотины'.
'Да', - повторил вслед за ним Майм. - 'Наших плевков и блевотины'.
Майм пнул труп жреца в бледно-пурпурных одеяниях и плюнул на него. Дуротан отвернулся в отвращении и ужасе, но нигде нельзя было скрыться от страшной картины. Повсюду орки творили с трупами одно и то же: оскверняли их, грабили их, облачались в их окровавленные, разорванные ризы и кривлялись. Иные методично наполняли свои мешки изящными чашами, блюдами и подсвечниками, попутно уплетая сладкие фрукты, оставленные как подношения богам, которых орки не понимали и не хотели понимать. Чернорукий, записав на свой счет очередную победу, отыскал какое-то алкогольное пойло и лакал его столь быстро, что часть зеленой жидкости стекала с морды и капала на его броню.
