полагали, что обязаны всегда и при любых обстоятельствах говорить только правду, и по этой причине отказывались давать клятву в суде (поскольку клятва предполагала, что при иных обстоятельствах допускается ложь). Вместо клятвы, квакеры лишь «утверждали» (affirm), что говорят правду, - привилегия, нетерпимая в Англии и, между прочим, гарантированная Американской Конституцией.
В бизнесе заповедь Честности выразилась в абсолютном отказе от каких бы то ни было ценовых манипуляций. Квакеры никогда не спекулировали и не торговались: с ходу называли такую цену, какую полагали справедливой, чем доводили до белого каления индейцев и евреев, поскольку и те, и другие не воспринимали прямолинейных гешефтов.
Три оставшиеся заповеди Религиозного Общества Друзей также многое проясняют в истории Нью- Бедфорда и судьбе Хетти Грин: Общинность (The Testimony of Community), Миролюбие (The Peace Testimony) и Равенство (The Testimony of Equality). Нам лишь остается проследить, как под давлением жизненных обстоятельств эти благородные принципы один за другим переродились в свою прямую противоположность.
Безусловно, главным фактором протрезвления и избавления от духовно-нравственных иллюзий явилось само квакерское ремесло - китобойный промысел. Трудно представить себе более жестокое, более трагичное и более экстремальное занятие. Не говоря уж о том, что китовый ус, жир и спермацет давались ценой неимоверного риска и приносили более чем скромный доход - в среднем 15% годовых, очень редко самые удачливые добивались 25%.
Китобойное судно представляло собой замкнутый промышленный цикл: оно отправлялось в плавание на три-четыре года, бороздило самые отдаленные уголки Мирового океана, гарпунило левиафанов, тут же на плаву свежевало и перерабатывало тушу, складировало в собственном трюме ценный продукт и двигалось дальше. И все это для того, чтобы попасть в какой-нибудь тайфун посреди Индийского океана, разметаться щепками по скалам, обходя мыс Горн, уступить всю добычу воинственным обитателям Полинезийских островов, а то и разделить судьбу «Пекода», которую капитан Ахав принес в жертву гигантскому Белому Кашалоту по имени «Моби Дик».
Чтобы хоть как-то обезопасить бизнес, квакеры-китобои были вынуждены оформлять каждое судно, выходящее в море, в виде самостоятельной компании с собственным финансированием, распределением прибыли и ответственности. Добавьте сюда обязательное страхование экспедиции, съедающее половину теоретической выручки, и вы поймете, что борьба за экономическое выживание вынуждала экономить на каждом центе и идти на экстремальные шаги. Частенько, возвращаясь домой, капитан китобойного судна брал грех на душу и «случайно забывал» на необитаемом островке бедолагу-матроса из своего экипажа, неосторожно напившегося в предвкушении близящейся получки. Разумеется, страдали квакерские заповеди и захлопывались ворота в Царствие Небесное, зато закладывались основы великих квакерских состояний. Тех самых, из которых вышли американские титаны «Стандард Ойл», «Дженерал Моторс», «Мэйси» и «Беркшир Хатауэй». Да-да, все это квакерские деньги, отлитые на слезах крупнейших млекопитающих планеты и томящихся от одиночества робинзонов крузо.
Итак, Генриетта Хоуланд Робинсон, в нескором замужестве Хетти Грин, росла в семье квакеров и китобоев. Росла чинно и благопристойно, одевалась скромно (всегда в одном и том же платьице), питалась… хоть и незатейливо, но не голодала. Ее отец, Эдвард «Черный Ястреб» Робинсон мечтал о сыне, однако, получив в 1834 году от слабой здоровьем супруги дочь, не расстроился (Заповедь Равенства!) и быстро нашел Хетти применение: в возрасте шести лет она читала по вечерам дедушке и папе вслух финансовые газеты (оба страдали слабостью зрения). В восемь лет Хетти открыла свой собственный сберегательный счет в банке, куда прилежно носила десятицентовики и четвертаки - регулярную плату родственников за мелкие услуги.
В 10 лет Хетти отправили в квакерскую школу в Сэндвиче, где на завтрак давали нормальную квакерскую пищу. Хетти попробовала, ей не понравилось, она отказалась. В обед принесли ту же самую тарелку. Она снова отказалась. За ужином все повторилось. Хетти сделала над собой усилие и еду съела. На склоне лет «Уоллстритская ведьма» неизменно подчеркивала, что эта история явилась главным уроком всей ее жизни.
В 13 лет глубина финансовых познаний уже позволяла Хетти целиком вести семейную бухгалтерию. Были и другие уроки: вместе с отцом она наведывалась в порт, следила за погрузкой и разгрузкой, проверяла судовые журналы и финансовую отчетность, слушала морскую феню и училась филигранно ругаться на уровне заправского гарпунера.
В 15 лет Хетти отправили в элитную школу в Бостоне, где она, однако, не прижилась: традиция квакеров обращаться ко всем на «ты», независимо от ранга, социального положения и возраста, не нашла должного понимания в куртуазной жизни Бостона, полной неприятных условностей и мирских вожделений. Хетти ни с кем не сходилась, романтические грезы сверстниц не получали отклика в ее китобойной душе. «Ахав в юбке» стоически продержался три года и даже прошел испытание великосветским балом в Нью- Йорке, на котором присутствовал сам Принц Уэльский! Куда там - урок утренней похлебки не прошел даром, и Хетти благополучно вернулась в Нью-Бедфорд.
К двадцати годам Генриетта Хоуланд Робинсон окончательно сформировалась как личность. За свое кредо, такое простое и понятное, она крепко держалась до самой смерти: «Жизнь - нескончаемая борьба, у человека не бывает друзей; деньги - начало и конец мироздания, а Бог хоть и есть, но сидит высоко и ни во что не вмешивается».
Боевое крещение столь достойного фундамента состоялось в 1864 году, когда скончался батюшка «Черный Ястреб». Все свои активы (семь с половиной миллионов долларов!) отец хоть и завещал дочери, однако передал в управление посторонним мужчинам-«регентам», чем предельно оскорбил самолюбие дочери. На руки Хетти досталось «лишь» 900 тысяч, но и этого оказалось довольно, чтобы остальные члены Хоуландов-Робинсонов настроились против нее. Особенно возмутилась тетка по материнской линии - Сильвия Энн Хоуланд: еще недавно она обещала передать свои деньги - 4 миллиона долларов - племяннице, а тут вдруг передумала, изменила завещание, да и преставилась через две недели после смерти зятя. В новых обстоятельствах Хетти полагалась даже не половина состояния, переданного в траст, а только проценты от него.
Давясь обидой и возмущением, Хетти занесла гарпун, как только смогла: через три дня после похорон представила нотариусу другое завещание Сильвии Энн Хоуланд, по которому все ее состояние отходило племяннице. Поскольку завещание это было более ранним, к нему прилагался отдельный листочек, написанный самой Хетти (якобы старушка продиктовала текст и лишь собственноручно подписала его), и в нем говорилось, что все последующие завещания не должны иметь никакой юридической силы. Махинация тридцатилетней девы-воительницы настолько поражала наивностью, что нотариус на мгновение даже потерял дар речи: «Мисс Робинсон, - пролепетал он, придя в себя. - Я вас умоляю: одумайтесь и не позорьтесь!»
Куда там! Хетти подала в суд. Тяжба продолжалась пять лет и вошла в историю как триумф науки: выдающиеся математики Бенджамин и Чарльз Пирсы, отец и сын, используя статистический анализ и теорию вероятности, блестяще продемонстрировали, что подпись Сильвии Энн Хоуланд - безусловная подделка племянницы. Невозмутимая Хетти Грин лишь тряхнула головой и двинулась дальше по жизни.
