На обратном пути, кстати, увезет благоверному набор материалов для творчества, как свободного, так и на заданную Велесовым тему: холсты, грунты, краски, кисти, лаки, подрамники, кованые гвоздики, хороший стационарный мольберт – да мало ли что нужно в таком специальном деле? Благородство Велесова достигает такой степени, что повезут все это барахло – вместе с Оваловой в придачу – на все том же темно-синем «мультивэне». Хотя, конечно, и за этот перегон денежку вычтут из первой же «дачки» Оглоблина.
Несомненно, это справедливо.
Напарник еще раз открыл рот, чтобы выразить недовольство, но не успел.
– Ша, – просто сказал Велесов. – Я все решил. Ты берешь девку. Уводишь ее в лес. Я беседую с придурком.
– А если они всполошатся и полдеревни соберут? Нас же на вилы поднимут!
– Тут люди-то только по выходным бывают, – резонно заметил старший. – Деревня пустая. И потом разве я велел что-то с ребенком делать? Подержишь ее полчаса, пока я тебе по рации не скажу.
Игорь угрюмо затих – насилие над ребенком, даже в таком урезанном виде, не входило в его планы. Вот с ее мамой он бы охотно позабавился. Но начальник есть начальник.
– Все равно надо Оглоблина ждать, – наконец сказал он.
– Зачем?
– С одной бабой будете говорить? У нее мозги набекрень съедут, как поймет, что ребенка украли. Вой поднимет.
Что ж, это было существенное соображение. В таком деле лучше говорить с мужиком.
Но отказываться от планов не пришлось: от реки уже возвращался Оглоблин, держа в каждой руке по свеженаписанной акварели (планшет, видно, оставил там). Ему явно не терпелось похвастать созданным шедевром перед супругой. А может, учуял запах борща.
Вот он вошел в калитку, на ходу потрепал тыльной стороной ладони – руки-то заняты листами – девчонку по косичкам и поднялся на высоченное крыльцо. Еще секунда – и он скрылся в доме.
А девчонка, схватив игрушечный кораблик и весело на ходу подпрыгивая, направилась к речке, прямо к вяльминскому мосту. Здесь, вне паводков и дождей, было мелко, однако течение было сильное, даже с бурунчиками, создаваемыми потоком, обтекающим многочисленные валуны. Идеальное место пускать кораблик.
А еще – идеальное место украсть ребенка.
– Отлично! – не сдержал своего удовлетворения Велесов. – Девка наша! Пошел!
Подчиненный энтузиазма не выказал, но передал начальнику бинокль и проверил рацию.
– Да пошел же! – поторопил его Велесов. Жизнь явно повернулась к нему правильной стороной.
– Иду, иду, – пробурчал Игорь, поднимаясь с колен. И это были его последние слова. Не только перед уходом. Вообще последние. Потому что на голову велесовского вассала опустилась странное, но от этого не менее грозное оружие – металлический бронзовый шар диаметром никак не менее сантиметров семи- восьми. Бронзовой же недлинной цепью шар был приделан к цилиндрической, лишь к концу плавно сходящей на конус, тридцатисантиметровой рукоятке. Рукоятка, державшая на цепочке шар, была отлита все из того же самого древнего на земле «окультуренного» металла.
Очень старое оружие – бронза вся покрылась темно-зеленоватой патиной. И смертоносное: мощная рука сильно взмахнула рукояткой-держателем, цепь позволила шару продолжить движение, и тяжеленный шар, набрав скорость и чудовищную энергию, погасил инерцию, лишь глубоко проломив череп бандита.
Велесов не успел ни удивиться, ни испугаться страшному концу своего подчиненного: еще один взмах тренированной руки, еще один бросок ужасного ядра – и еще одно тело повалилось на землю с расколотой головой.
Как пишут медики, травмы, несовместимые с жизнью.
А неслышно подкравшийся человек, нанесший чудовищные удары, не торопясь, отволок тела к естественной довольно глубокой яме: ветер выкорчевал сосну, и в песке образовалось углубление, легко скрывшее тела двух столичных гостей. Для окончательного исчезновения следов понадобилось едва ли более минуты и несколько лопат песка. И не лопат даже, а движений – тоже, кстати, странным инструментом, скорее напоминающим скребок, опять-таки бронзовый.
Вот теперь было все сделано окончательно.
При здешней плотности населения вряд ли тела найдут до прихода Мессии.
Мужчина, нанесший смертельные удары, тщательно отчистил скребок и огляделся в его плавающем зеркальном отражении. Увиденным остался вполне удовлетворен. Лицо и руки были чистыми. А если даже кровь и попала на одежду, то на черном не видно.
Глава 31
Славный денек в Вяльме
Место: Прионежье, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
Как день приятно начался, так славно и продолжался. Солнце жарило не по-карельски, комары на исходе лета отсутствовали как класс – ну и что еще было пожелать? А воздух-то какой!
Ефим Аркадьевич, вздремнув-таки часика три с дороги и после плотного завтрака, уже был бодр и свеж, как юноша.
Поднявшись и умывшись, он первым делом еще раз просмотрел работы Оглоблина.
Нет, чутье его не обмануло. Это, несомненно, был мастер. Причем зрелый не только технически, но и в новаторских композиционных решениях. Единственное, что одновременно напрягло и обрадовало рекламного профессора, – удивительное многообразие применяемых художником стилей и техник. Обычно это свойственно начинающим, только ищущим свой стиль. Здесь подобная «многорукость» скорее и была этим самым найденным наконец стилем.
– Я сам не знаю, что мне больше нравится, – смущенно вещал художник. – И графика, и живопись. И реализм, и… не реализм.
Это точно. Перемешано было всё. Акварель могла выглядеть как живопись, а живопись часто была очень графична.
Да взять хоть ту же акварель. Казалось бы, в самом названии
Да, были у него чудесные «традиционные» работы «по-сырому», в основном узнаваемые окрестные пейзажи. С нежными переходами красок, когда растворенный в воде краситель, еле-еле видимый, почти прозрачный, создавал трудноуловимые даже опытным глазом цветовые нюансировки. Глаз же зрителя неопытного давал приказ устам, и те просто говорили «ах!».
Но была и другая акварель – жесткая, почти грубая, выполненная «по-сухому» и очень часто – с применением дополнительных техник и материалов: чернил, черной и цветной туши, сангины, даже морилки.
Одна из таких работ, «Грачиные гнезда», просто поразила воображение профессора. На этой почти монохромной – и почти мрачной – работе были изображены несколько берез, явно осенних, а на них, соответственно, эти самые гнезда. Тушь, чернила, бумага. Но такой предзимней тоской веяло от работы! И еще, как ни странно, – надеждой на пока очень далекую весну…
Ефима заинтересовал легкий палевый подцвет на большой графической серии с изображением вяльминских изб.
– Ты что, бумагу тонированную использовал? – заинтересовался Береславский (с вежливым, но отстраняющим «вы» они распрощались, наверное, уже на десятой минуте совместной работы).
– Нет, – объяснил Вадик. – Я ее табаком обработал.
– Чем-чем? – удивился московский профессор.
– Табаком. Галина растит несколько кустов на огороде. Под махорку. Я ее варю и отваром
