Всякий цирюльник и всякий подслепый, я думаю, знает,
Как полуримлянин Персий, с проскриптом Рупилием в ссоре
(Прозванным Царь), отплатил за его ядовитость и гнусность.
Персий богач был, имел он большие дела в Клазоменах;
С этим Рупильем Царем вступил он в жестокую тяжбу.
Был он крутой человек, ненавидимый всеми не меньше,
Чем и соперник его; надменен и горд, в оскорбленьях
Он на белых конях обгонял и Сизенну и Барра.
Я возвращаюсь к Рупилию снова. Никак невозможно
То же право стоять за себя, как и храбрые в битве!
Так и меж Гектором, сыном Приама, и храбрым Ахиллом
Гнев был настолько велик, что лишь смерть развела ратоборцев,
Ибо в обоих бойцах высокое мужество было!
Если ж вражда между слабых идет иль война меж неравных,
Так, как случилось между Диомедом и Главком-ликийцем,
То трусливый назад — и подарки еще предлагает!
Персий с Рупилием в битву вступили пред претором Брутом:
Азией правил богатою он. Сам Биф и сам Бакхий
Оба воинственным пылом кипят — залюбуешься, глядя!
Персий свой иск изложил и всеми был дружно осмеян.
Претора Брута сперва расхвалил он и спутников Брута:
Солнцем всей Азии Брута назвав, он к звездам благотворным
Свиту его приобщил; одного лишь Рупилия назвал
Псом — созвездием злым, ненавистным для всех земледельцев.
Несся он шумно, как зимний поток нерубленым лесом.
А пренестинец в ответ на его ядовитые речи
Начал браниться, да так, как бранится мужик-виноградарь,
Крикнет ему: «Кукушка, кукушка!» — и бросится в бегство.
Вот грек Персий, латинского уксуса вдоволь отведав,
Вдруг закричал: «Умоляю богами, о Брут благородный!
Ты ведь с царями справляться привык: для чего же ты медлишь
Этому шею свернуть? Вот твое настоящее дело!»
Некогда был я чурбан, смоковницы пень бесполезный;
Долго думал мужик, скамью ли тесать иль Приапа.
«Сделаю бога!» — сказал. Вот и бог я! С тех пор я пугаю
Птиц и воров. Отгоняю воров я правой рукою
И непристойным колом, покрашенным красною краской.
А тростник на моей голове птиц прожорливых гонит,
Их не пуская садиться в саду молодом на деревья.
Прежде здесь трупы рабов погребались, которые раб же
В бедном гробу привозил за гроши из тесных каморок.
Для Пантолаба-шута и для мота мотов Номентана.
С надписью столб назначал по дороге им тысячу футов,
По полю триста, чтоб кто не вступился в наследие мертвых,
Ну, а теперь Эсквилин заселен; тут воздух здоровый.
Нынче по насыпи можно гулять, где еще столь недавно
Белые кости везде попадались печальному взору.
Но ни воры, ни звери, которые роют тут норы,
Столько забот и хлопот мне не стоят, как эти колдуньи,
Ядом и злым волхвованьем мутящие ум человеков.
Вредные травы и кости сбирать, как только покажет
Лик свой прекрасный луна, по ночным небесам проплывая.
Видел я сам и Канидию в черном подобранном платье, —
Здесь босиком, растрепав волоса, с Саганою старшей
Шли, завывая, они; и от бледности та и другая
Были ужасны на вид. Сначала обе ногтями
Землю копали; потом зубами терзали на части
Черную ярку, чтоб кровь наполнила яму, чтоб тени
Вышли умерших — на страшные их отвечать заклинанья.
Первый, побольше, как будто грозил восковому; а этот
Робко стоял перед ним, как раб, ожидающий смерти!
Тут Гекату одна вызывать принялась; Тизифону
Кликать — другая. Вокруг, казалось, ползли и бродили
Змеи и адские псы, а луна, от стыда покрасневши,
Скрылась, чтоб дел их срамных не видать, за высокой гробницей.
Ежели в чем я солгал, пусть дерьмом меня замарают
Вороны; явятся пусть, чтоб меня обмочить и обгадить,
Юлий, как щепка сухой, Педиатия с вором Вораном!
Попеременно с Саганой пронзительным голосом выли,
Как зарывали они волчью бороду с зубом ехидны
В черную землю тайком, как сильный огонь восковое
Изображение жег, и как, наконец, содрогнувшись,
Я отомстил двум мегерам за все, что я видел и слышал;
Треснул я, сзади рассевшийся пень, с оглушительным звуком,
Точно как лопнул пузырь. Тут колдуньи как пустятся в город!
То-то вам было б смешно посмотреть, как рассыпались в бегстве
Зубы Канидии тут, как свалился парик у Саганы,
Шел я случайно Священной дорогою — в мыслях о чем-то,
Так, по привычке моей, о безделке задумавшись. Некто
Вдруг повстречался со мной, мне по имени только известный.
