Гереон и Кефас стояли в шаге от порога, такие же свежие и нечувствительные к морозу, как и в прошлый раз. Похоже, замки и засовы не могли их удержать ‑ они ждали только приглашения, чтобы переступить рубеж.
‑ Вы что‑нибудь надумали, монсьер дан Валлероден? Времени у вас было вполне достаточно, чтобы выпить кофе.
‑ Если оно есть. А поскольку у меня нет кофе, я не могу его выпить и, следовательно, не дам вам ответа.
‑ Ах вот в чем причина… Это поправимо, ‑ Гереон протянул ему мешочек, пахнущий хорошо обжаренными кофейными зернами. ‑ Примите в подарок. Преподносим от души, как близкому родственнику. Пейте ‑ и отвечайте.
‑ Я не обещал пить немедленно, ‑ Гертье нашел в себе солидный запас дерзости, хотя холод уверенно одолевал его. ‑ Возможно, вам придется ждать до утра.
‑ Боюсь, к утру вы уже не сможете ни пить кофе, ни отвечать, ни вообще делать что бы то ни было, свойственное живым людям, ‑ жестко молвил Гереон. ‑ Монсьер Гертье, советую вам умерить свое упрямство. Полагаю, что вы уже сделали ряд интересных и неприятных открытий по части родословной и дел между соседями.
‑ Да, вы на сей счет неплохо постарались.
‑ Что вам еще надо узнать сверх того? Теперь вам известно, кто та молодая особа, которую вы скрываете…
‑ Вы ошибаетесь, ‑ высокомерно ответил Гертье. ‑ Я проживаю один; никаких гостей в квартире нет.
‑ Полноте, кавалер, ‑ Гереон стал чуть фамильярней, ‑ не отрицайте очевидного. Вы не хотите компрометировать девушку? Поверьте, ваше доброе отношение к ней совершенно излишне. Она не та, чью честь и репутацию вам следует оберегать.
‑ Позвольте мне самому решать, кого оберегать, а кого ‑ нет. Вас не касается, находится или не находится кто‑то в моем доме, а ваше утверждение о молодой особе по меньшей мере бестактно. На первый раз прощаю, но ‑ не испытывайте мое терпение, оно не бесконечно.
‑ Я уверен, что она вам назвалась, ‑ продолжал Гереон как ни в чем не бывало, ‑ и не смолчала об отношениях, которые связывают ее с семейством Лейцев. Она гордится тем, что натворила. Вы поступили разумно, обезоружив ее. То, что она хочет сделать с собой, должны совершить мы… или вы сами. Только тогда проклятие утратит силу. Решайтесь, кавалер. На карту поставлена судьба ваших детей.
‑ Ничто не заставит меня изменить своему слову, ‑ помедлив, твердо промолвил Гертье.
Он сделал движение, чтобы вернуться в квартиру, но тут Гереон достал вексель и доверенность. Подъезд был освещен почти никак, но глаза Гертье различали все до мелочей ‑ и он увидел, какие именно бумаги предъявляет ему жемчужно‑серый господин.
‑ Простите, кавалер, но если вы ‑ вы один ‑ сейчас не покинете квартиру, эти улики окажутся в руках полиции. И вы отправитесь в тюрьму за подлог. Но прежде мы вызовем полицейских и будем понятыми при обыске. Надеюсь, вам известно, что по обвинениям в убийстве, государственной измене, изготовлении фальшивых денег и безнравственности полиция имеет право вторгаться в жилище без судебной санкции. Вашу гостью выведут из квартиры как шлюху, и ей придется объяснять судье, как и почему она ночевала у мужчины. Вам известно слово «позор»?
‑ А вам ‑ слово «честь»? ‑ Удар не пошатнул Гертье. ‑ напротив, прибавил ему стойкости, поскольку дело дошло до крайностей. ‑ Вы шантажируете меня, как мелкий подонок.
‑ Сударь!!! ‑ Гереон умел и рычать, но Гертье устоял, даже не шелохнувшись:
‑ Ваш следующий шаг будет попыткой войти без разрешения. Думаете, я не смогу вас остановить?
Гереон быстро укротил порыв гнева, вернувшись в позу серебряной статуи.
‑ Я против дуэлей между родственниками, ‑ произнес он ровным тоном. ‑ А то бы вы недолго прожили.
‑ Как знать; я метко стреляю. Родственные чувства не помешают мне принять ваш вызов. Можете присылать картель, в делах чести я всегда к вашим услугам. Будьте уверены ‑ я научу вас биться на равных.
‑ Чему
‑ А вы, монсьер, настолько стары, что ваша кровь остыла. Чтобы выжить, вы снисходите до браков с нами, молодыми и горячими, иначе угаснете, как догоревшие свечи.
Осанка Гереона не изменилась, но на лице под внешним лоском проявилось нечто устрашающее, словно с величавого господина спала маска, обнажив доселе скрытый лик древности, ‑ и горькая, бездонная печаль звучала в его стихшем голосе:
‑ Вы даже отчета себе не отдаете в том, сколь жестоки ваши слова, кавалер Гертье. Поступайте как знаете, а мы продолжим добиваться своего.
‑ Я тоже, ‑ войдя в квартиру, Гертье хлопнул дверью.
‑ Наша кровь, ‑ отметил Кефас не без гордости.
‑ Он готов умереть за то, что сказал сгоряча, ‑ вздохнул Гереон. ‑ Что ж, друг мой, примемся за дело! Утро близится, а наши усилия пока безуспешны.
‑ К чему ваше самопожертвование? ‑ укоризненно спросила Рагна. ‑ Поймите, кавалер, ‑ я все равно не изменю проклятие.
‑ Незачем повторять, я это уже слышал, ‑ Гертье ходил по промерзающей комнате, то хлопая себя по плечам, то энергично потирая руки. Пальцы почти потеряли чувствительность, да и нос едва ощущался, если его тронуть. Самое подходящее ‑ присесть у печки, приблизив лицо и ладони к огню, но при сидении на корточках начинали коченеть ноги и туловище. Тряхнув чернильницу, Гертье вполголоса выругался ‑ и чернила замерзли! Керосиновая лампа горела кое‑как, крохотным изнемогающим огоньком. Достав неоконченное письмо к Атталине, Гертье поставил чернильницу на спиртовку ‑ может, содержимое оттает.
‑ Зачем вы так делаете? ‑ не унималась Рагна. Гертье догадался, что она продолжает вести беседу, чтобы он отвечал. Когда воцарится гробовое молчание, родственники войдут.
‑ Вы можете меня не отвлекать? Я пишу невесте. На всякий случай хочу вас попросить о небольшой услуге ‑ отправьте письмо, если я не смогу. Обещаете?
Сняв перчатки, Гертье долго дышал на пальцы и пробовал согреть их во рту.
Начатое третьего дня послание к Атталине никуда не годилось. Оно выглядело лживым, насквозь неискренним. Порвав его и бросив в печку, Гертье принялся за новое:
Дорогая моя Атталина!
Извините за скверный почерк, но иначе при таком холоде писать невозможно. Лишь сегодня я узнал причину Вашей нелюбви ко мне ‑ всему виной проклятие, наложенное дочерью Брандесьеров. Милая, я всецело понимаю Ваше нежелание выходить замуж. Поэтому я приму как должное Ваш отказ, ибо речь идет о Вашей жизни или смерти. Если мне суждено сегодня остаться в живых, я употреблю все свои силы на то, чтобы избавить Вас от проклятия. Знайте, что я не отказываюсь от нашей свадьбы и готов отложить ее на любой срок, необходимый для Вашего спасения…
Закончив, он растопил на спиртовке палочку сургуча, запечатал письмо и приложил к сургучной кляксе перстень с гербом первого сына‑наследника Валлероденов. Пятизубцовая фигура на нем означала, что еще жив дед Марей. Оказалось, что среди вещиц, вытряхнутых в угол из ящичков пущенного на дрова
