‑ Свинец, ‑ сказал я. ‑ Серебро. И ртуть. Адская смесь, лейтенант, просто адская. Пять пуль по сорок граммов каждая. Итого ‑ полфунта самого губительного на свете и во тьме вещества. Сделай один шаг, упырь, и я превращу тебя в пар. Кстати, очаровательные сапожки. Когда сдохнешь, подарю их одному знакомому голубенькому. Он наверняка будет счастлив. Дьявол, да я
Тем временем Вера крошечными шажками двигалась к укрытому моим плащом телу мужа. Казалось, кто‑то осторожно тянет женщину за невидимую веревочку, а она не в силах сопротивляться.
Из‑под плаща выставлялась рука. Указательный палец плавно двигался, приманивая женщину. Вера сделала последний шаг, почти наступив на этот палец. И тогда плащ взвился в воздух, отброшенный стремительным движением, а возле женщины встал Рыков. Огромный, улыбающийся. Невредимый.
‑ Ты молодец, Родя, ‑ сказал он. ‑ Не подвел меня. А теперь убей сопляка!
Вот так мне посчастливилось услышать первый в жизни приказ высшего упыря. Да не какого‑нибудь свежеиспеченного офицера, а матерого патриарха. Противиться ему ‑ невозможно. Я еще дослушать не успел эту команду, а ружье уже выстрелило. Промахнуться на таком расстоянии казалось нереальным.
Я промахнулся четырежды. Пятая, последняя пуля сшибла Куклина с ног.
Он шлепнулся на живот, но тут же поднялся на четвереньки и вдруг словно вывернулся наизнанку. Одежда и повязка с головы разлетелись сотней грязных лоскутов. Вместо Куклина возникло кошмарное существо. Мертвенно‑бледная кожа, сильные конечности с цепкими пальцами, кожистый гребень вдоль хребта, гигантские половые органы и толстая, складчатая, как у игуаны, шея. Головы ‑ не было. Действительно не было. Шея оканчивалась пастью. ПАСТЬЮ. В эту жуткую дыру без труда вошел бы футбольный мяч. Два ряда треугольных зубов двигались в противофазе, будто зубцы газонокосилки. В ярко‑алой с желтыми разводами глотке что‑то пульсировало. Не то клубок змей, не то десяток языков. Рана от пули ‑ на груди ‑ быстро затягивалась.
Вурдалак обратил пасть к небу, издал вой и прыгнул. На меня.
Я встретил его взмахом шашки. От первого удара он увернулся, вторым я его достал. Кончик клинка чиркнул по гениталиям. Упырь завизжал и сделал длинный скачок в сторону. Еще один. Повалился, перевернулся на спину и начал с остервенением не то грызть, не то лизать поврежденные органы. Не успел я приблизиться, чтоб довершить дело, как он вновь оказался на четырех лапах. Прижался брюхом к земле. Омерзительно виляя задом, словно гулящая кошка, и так же противно мяукая, попятился.
А потом втянул шею‑пасть в костистые плечи ‑ чтобы через мгновение, подав ее резко вперед, плюнуть. Клубком не то змей, не то языков.
Когда харкотина врезалась мне в лицо, оказалось, что это пиявки. Огромные и очень проворные. Они тут же впились в щеки, лоб, в губы; а одна ‑ в левое веко. Было чудовищно больно ‑ точно на меня плеснули кипятком. Я сразу потерял ориентацию в пространстве. Выронив шашку, принялся с диким ревом сдирать ногтями извивающихся паразитов. Казалось, они отрываются вместе с кожей и мясом. Кусочком сознания, чудом сохранившим трезвость мысли, я понимал, что являюсь сейчас легкой добычей для вурдалака Куклина. Поэтому отступал назад, брыкаясь вслепую ногами. Упырь все не нападал.
Выцарапав последнюю пиявку, я приоткрыл один глаз.
Чудовище тонуло. Из взбаламученного «окна» топи выставлялась только мучительно вытянутая шея с разинутой пастью да скрюченная кисть.
‑ О‑ом‑мохы‑ы‑ы‑ы, ‑ вырывался из пасти почти человеческий стон.
Рядом, на травяной кочке, сидела Мурка и внимательно наблюдала за гибнущим вурдалаком.
‑ Ты едва не опоздала, девочка, ‑ пробормотал я окровавленным ртом.
Мурка неодобрительно скосила на меня глаз.
‑ Отличная работа! ‑ победоносно заорал Рыков. ‑ Иди сюда, я обниму тебя, Родька!
‑ С гребаными упырями обниматься…
Он услышал и захохотал. Потом резко оборвал смех и повторил, выговаривая слова заботливо и душевно:
‑ Подойди, Раскольник. Ты же кровью истечешь. А я в секунду остановлю кровотечение. Подойди ко мне.
И вновь тело перестало слушаться разума; ноги сами собой понесли меня к проклятому патриарху. Глаза залило кровью из ран на лбу, я не видел, куда ступаю, спотыкался, матерился, но шел. Приблизился. Он сказал «замри, мальчик» ‑ и принялся
‑ Сейчас вырвет, ‑ предупредил я, едва Рыков оставил в покое мои губы и взялся за глаз.
‑ Перетерпишь. Иначе заставлю сожрать все, что попадет на меня.
Пришлось терпеть. Зато когда он закончил омерзительные процедуры, рожа моя стала как новенькая. Возможно, на ней остались язвочки от челюстей пиявок, но боль прошла совершенно. И кровь больше не сочилась.
‑ Вот почти и все, ‑ объявил полковник, с любовью поглядывая на рюкзачок. ‑ Осталось решить вопрос с докучливым лейтенантом. Почему‑то он все еще не утонул. Может, упихнуть его палкой? Или пальнуть в глотку из ружья?
‑ Как выяснилось, вы вообще живучие твари, ‑ сказал я. ‑ Поэтому у меня есть предложение получше.
‑ Граната! ‑ весело воскликнул Рыков. Настроение у него было замечательное. ‑ Но где же она?
Я мотнул головой:
‑ Сунул в рюкзак, когда передавал его Вере. Нужно было освободить руки для ружья. Повернись‑ка, красавица.
Вера, все еще безмолвная и заторможенная, будто сомнамбула, медленно повернулась. Когда полковник понял,
‑ Стой! ‑жутко закричал Рыков.
‑ Мурка! ‑ скомандовал я.
Росомаха, давно уже подкравшаяся сзади, сшибла полковника на землю. Затем несильным ударом лапы хлопнула его по затылку.
‑ Это предупреждение, ‑ сказал я. ‑ Не вздумай проверять ее реакцию, полковник. Переломить упырю шею для Мурки легче, чем для тебя ‑ вылизать мой глаз.
И все‑таки отходил с опаской. По пути подобрал шашку, обтер о штаны, сунул в ножны. После чего, прыгая с кочки на кочку, подобрался к не желающему тонуть Куклину. Подсунул под когтистые пальцы рюкзачок с Книгой Рафли. Пальцы судорожно сжались, дернулись ‑ и упырь, будто только того и дожидался, ухнул в трясину целиком. Лишь на месте широко разинутой пасти закрутилась воронка жидкой грязи.
В эту воронку я и метнул гранату. Изо всех сил рванулся обратно, прыгнул, закрывая голову руками, вжался в мокрую траву и почувствовал, как вздрогнула земля. На спину и затылок упало несколько ошметков грязи.
Рыков зарыдал в голос, словно единственного ребенка потерял.
Я встал, развернулся. На взбаламученную поверхность болота поднимались пузыри.
‑ Вот теперь действительно все, ‑ тихо проговорил я и крикнул: ‑ Мурка, девочка, отпусти полковника. Его время еще не наступило. А ты, Рыков, не забывай наш договор.
‑ Какой договор, гаденыш? ‑ всхлипывая, провыл тот. ‑ Книгу‑то ты уничтожил.
‑ Зато жизнь тебе сохранил,
На земле валялись противосолнечные очки с синими стеклами. Одна дужка была погнута. Сначала я
