метро, но вот как добраться до этого метро — было неясно. Однако привычное безденежное состояние его не пугало. Он знал наверняка, что наступит вечер, он окажется дома и со смехом будет вспоминать минувшие трудности.
Через час ему повезло. Он добрался до Минского шоссе и, не выступая на проезжую часть, постоял на обочине, прикидывая, что ему сотворить, дабы покрыть триста пятьдесят верст до столицы. Машины всех марок и мастей проносились мимо. Стоять с поднятой рукой, ожидая, что кто-то бесплатно довезет его до дому, по суровым и скаредным сегодняшним временам — занятие решительно безнадежное. И не в деньгах, не в корысти водителей заключалась главная проблема — разбой на дорогах стал привычным видом промысла, и дорожные грабители, что знали все шоферы, использовали массу ухищрений, чтоб свершить свое черное дело. Останавливали транспорт лихие и хмельные девочки — «подсадные утки», — а едва водитель раскатывал губенки, притормаживал около них, чтоб предложить свои услуги, как из кустов выскакивали добрые молодцы, и вместо веселых развлечений владелец машины оказывался без оной. Этот прием на дорогах назывался «взять на бедро».
Никакого изощренного трюка в голову Спартаку не приходило, «подсадной утки» у него не было, и он пришел к выводу, что самые простые, традиционные методы — всегда и самые надежные. Поначалу он немного отошел от магистрали, отыскал канаву и вывалялся в ней, после чего — грязный и жалкий — вернулся к трассе, нашел открытое место, где был хорошо заметен издали, а вокруг не было ни единого куста, где б могли спрятаться его компаньоны, и здесь улегся на асфальт, у края проезжей части. Раскинул руки, закрыл глаза и начал терпеливо ожидать, когда проезжающие проявят к нему сочувствие.
Но с милосердием отнюдь не торопились. На адской скорости проносились мимо иномарки и отечественные лимузины; на них, впрочем, Спартак и не рассчитывал. С орудийным гулом летели мимо тяжелые грузовики, но в кабинах их, как правило, не было места. Спартака, конечно, замечали. Сквозь прикрытые ресницы он видел мелькавшие мимо испуганные лица, чувствовал, что порой машины притормаживали, чтоб разглядеть его, бедолагу, повнимательней, — но тут же вновь набирали скорость. Ну и времена! Так ведь и действительно сдохнешь, а никто и не чихнет!
Только минут через сорок тяжелый «МАЗ» с белорусскими номерами и длинным, укрытым синим брезентом фургоном сбросил скорость, прошипел тормозами и остановился около распростертого тела.
Из просторной кабины трейлера вышли двое мужчин среднего возраста — крепкие, крутоплечие мужики, и все же один из них держал в руках нечто похожее на дубинку. Не переговариваясь (мотора тоже, понятно, не выключая), они остановились над Спартаком, и владелец дубины сказал с певучим белорусским акцентом:
— А я так думаю, что этот уже готов. А?
Спартак еле слышно простонал.
— В больницу его или до ГАИ подбросим? — продолжал размышлять владелец дубинки.
Второй, старше возрастом, оказался поосторожней.
— Куда ни привезешь, везде с ним воз мороки. Протоколы всякие, допросы, ты ж виноватым и будешь… Ну его к ляху.
Спартак понял, что ситуация достаточно зыбкая и ею немедленно надо овладеть. Он приоткрыл глаза и сделал вид, что пытается сесть.
— Эка! — обрадовался молодой. — Никак живой?! Ты что тут загораешь, хлопец?
— Грузовик меня сбил, — простонал Спартак. — Сзади… Уехал, гад… Помогите, ребята… Я из Москвы, документы в кармане…
— Документ твой делу не подмога, оставь его себе, — посоветовал старший, но уже без настороженности. — Давай, Никола, завалим его в кабину на койку. Бросать человека на дороге все ж срамно. До Москвы или ГАИ, но свезти куда-то надо.
Спартак не стал переигрывать, со стоном встал на ноги сам, забрался в кабину и вскарабкался на подвесную койку, которую устанавливают в кабинах трейлеров дальних междугородних рейсов, проще сказать, «дальнобойщиков». Он уже понял, что меньше всего обоим сердобольным водителям хочется сдавать его куда-либо официально — милиции или в больницу. Протоколов, расспросов до смерти боится всякий нормальный человек, да и времени на этом потеряешь кучу. А потому, когда трейлер тронулся и помчался к Москве, то Спартак начал подавать голос со своей койки, ожил якобы, и оба его спасителя сочли за лучшее для всех довезти Спартака до Московской кольцевой дороги.
Уже опускались сумерки, когда этот план и был выполнен. Проехав «зайцем» на автобусе, Спартак добрался до метро и вскоре оказался дома.
И с радостным облегчением убедился, что хотя бы здесь у него царит полный порядок, гармония и почти счастье. Братишка Геракл радостно хохотал, брызжа слюной на экран телевизора, и радость его вызывала хроника землетрясения на тихоокеанских островах, где в дыму и прахе рушились дома, вспыхивали автомобили, а спасатели извлекали из-под обломков десятки искалеченных людей. Матушка, по обыкновению, лежала на кровати, то ли уже спала, то ли находилась в сомнамбулическом, полудремотном состоянии, гулко и почти беспрерывно выпуская из огромного живота газы, но, во всяком случае, не плакала и ничего не просила.
Сестра Валерия в своей комнатушке сидела у зеркала и примеряла новый итальянский червонно- золотистый парик. Он был хорош сам по себе, но совершенно не гармонировал ни с нежно- персиковым цветом лица Валерии, ни с ее глазами. На этот парик ушли почти все деньги финансовой операции под кодовым названием «золотые часы «Лонжин». Но Валерия смотрела на парик с ненавистью, а увидев в зеркале за своей спиной брата, резко сорвала и швырнула итальянское чудо в лицо Спартака.
— Это парик для старухи, дурак! Самое дорогое — это не значит самое лучшее!
Спартак подхватил парик и попытался улыбнуться, но не получилось.
Без парика голова сестры была СОВЕРШЕННО ГОЛОЙ. Полностью лысой, только кое-где на белой коже темнели черные точечки еще живых корней — казалось, ее голову слегка присыпали черным перцем. Она потеряла все свои волосы враз, в неделю, около года назад и по совершенно неизвестным причинам. И это стало едва ли не самой страшной трагедией в семье, трагедией, которую тщательно скрывали. Девушке, облысевшей начисто в семнадцать лет, почти полностью уже и безбровой, с жалкими остатками ресниц надеяться на сказочную встречу с принцем из грез — решительно не приходится.
— Извини, Лера, я ошибся. — Спартак смущенно мял в руках шелковистый ворс. — Завтра я его продам. И купим другой.
Классически красивое (ах, если б не лысый, круглый, как мяч, череп!) лицо сестры исказила ярость, глаза полыхнули синим пламенем, и она отрезала:
— Не нужен другой! Нужно ехать на Кубу! В госпиталь святого Марка! И вернуться оттуда без всяких париков, со своими волосьями!
— Волосами, — мягко поправил Спартак. — Поедешь. Я тебе клянусь. Документы уже готовы, а деньги для такого дела мы скоро найдем. Обязательно.
Она сразу же улыбнулась, смахнула слезы и сказала виновато и нежно:
— Пойди вымойся, ты словно в помойке вывалялся. Я подогрею ужин, а мама весь день спала и лежит чистая.
Спартак пошел в ванную, облегченно решив, что дома сегодня, слава Богу, все в порядке, вечером можно будет спокойно поработать, а значит, жизнь — штука вполне терпимая. Во всяком случае, по шкале ценностей семьи Дубиных.
За два часа до того, как Спартак оказался дома, Сашка Корвет, разогнав синий «форд-эскорт» до предельно допустимой скорости, решил даже и не заезжать в Москву, Конечно, надо было бы отвезти раненого друга в больницу Склифосовского, можно было попытаться сочинить историю, что пошли-де в лес по грибы, а какая-то шпана подстрелила и убежала. Можно было бы с помощью фантазерки Риммы сочинить сказку и того убедительней, но Корвет знал, что врачи «Склифа» сейчас никаким сказкам о случайных ножевых и огнестрельных ранениях не верят, помощь пострадавшему оказывают тут же, но тут же вызывают и милицию для выяснения обстоятельств. А слегка бредивший на заднем сиденье машины Илья мог исказить по беспамятству любую, самую надежную и непробиваемую историю. «Склиф» исключался, как исключалась любая другая официальная лечебница.
По Кольцевой дороге Корвет добрался до Ярославского шоссе и через двенадцать минут, не доезжая
