А барон заметил с грустью:
- Неужели она, действительно, едет сейчас с Ормондом? Едет как любовница? А я, как последний глупец, не верил тому, что Лиэлла, моя нареченная невеста, неверна мне! Она играла тогда. … Играет и сейчас. Неужели надеялась она остаться неузнанной? Кем? Мною…
Доблестный воин Антига не мог услышать голос души возлюбленной. А та горько плакала от тяжких воспоминаний, терзающих ее измученное сердце.
- Ты приглашена на прием, душа моя, – проговорил барон Ансар, стремительно входя в спальную.
Пления-Лиэлла стояла возле окна замка Вэлон, глядя на серо-мглистый рассвет, что занимался нежно-малиновым заревом. С башни, где располагались ее комнаты – спальная, небольшая приемная и коморка прислужницы, видны были далекие скалистые берега Лакриса, покрытого туманом, как легким млечным саваном. Она вздрогнула и оглянулась, удивленная. И уже с поднимающимся раздражением посмотрела на высокую сутулую фигуру господина Потарана.
- Душа моя, - он подошел и поцеловал ее в чистый лоб, красиво обрамленный чудесными, золотистыми волосами и украшенный бирюзовым камнем-подвеской. - Душа моя, ты могла бы быть поласковее, и улыбнуться старому вояке, который выхлопотал для тебя аудиенцию в замке Бэгенхелл, - Ансар выразительно поднял седые брови. – Аудиенцию с господином, который, между прочим, уже очарован тобой.
Она досадливо отвернулась, прячась от запаха лука и вина, которым дышал на нее стареющий возлюбленный. Подумать только, когда то Плении-Лиэлле казалось, что он пробудил в ее сердце нежные чувства, и она неосторожно называла их любовью. Да, барон Ансар из рода Потаранов открыл ей тонкий мир любовных забав, являясь весьма искушенным его знатоком. И жаркий юный трепет тела девушка приняла за трепет души. Напрасно…
Она отошла от окна, натянуто улыбаясь и делая вид, что ищет меховую накидку.
- Я не совсем вас понимаю, барон, - сказала она.
- Не понимаешь? Вот досада, – Ансар обнажил белые крепкие зубы. – Я заслужил поцелуй. Самый сладкий поцелуй, душа моя, – он пошел за ней, бряцая мечом, с которым не расставался даже в постели, укладывая его под свою подушку. Когда-то это особенно волновало её: близость боевого клинка и пылкие объятья воина. Теперь же старый барон вызывал только гадливость. Все в нем – вытянутое лицо, обтянутое темной кожей с желтыми пятнами под запавшими глазами; крупный горбатый нос; залысины жидковатых, длинных, слипшихся волос, собранных в хвост; его тело с костлявыми плечами, покрытое рубахой грубого полотна и до блеска вычищенной кольчугой; его шоссы на гнутых, худых ногах и меховые со шнуровкой сапоги – все вызывало глухое раздражение, как и этот стойкий запах старого тела и пота, который источал благородный господин. Пления-Лиэлла с тоской осмотрела свое пустое и холодное обиталище, ставшее темницей. Душа ее томилась по той вольной жизни, что вела она под кровом своего отца. Там темным изумрудом зеленели брогомские северные холмы; там так глубоко и высоко синее небо; там так горяч бег вороного жеребца, пущенного легкой рукою; там не умолкает радостная песнь ветра; там рвется в безбрежные дали ликующая душа. Может, потому, что был навек утрачен, ей так дорог стал их родовой замок, где ютилась она в ветхой башенке с внутренней винтовой лестницей с истертыми ступенями, с единственной круглой комнаткой, пропахшей плесенью, сырым камнем и летучими мышами. Каждый раз, поднимаясь к себе наверх, девушка слышала их противный писк и видела мелькание теней. Старая нянька говорила, что это грешные души убийц-извергов прячутся в холодной мгле, боясь ока Аспилуса, а ночью вылетают из своих убежищ, чтобы пить теплую кровь. С тех пор Плении-Лиэлле отвратительны стали эти твари с огромными ушами, злыми мордочками и голыми крыльями в перепонках.
Похожей на большую летучую мышь показалась ей тетушка Кефаллия, однажды явившаяся в их дом. Её глазки-бусинки буравили насквозь, и в беззвучном смехе дрожали толстые, бледные губы. Именно тетушка Кефа предрекла тогда совсем еще юной Плении-Лиэлле: «ворота Бэгенхелла распахнутся перед тобой и станешь ты владеть сердцем высокородного воина, если примешь в душу молитву серых людей».
В тот час девушка не приняла всерьез те странные слова, и не знала, почему прячет от нее глаза отец, всегда суровый, всегда прямой воин из рода Манпор-Ваков.
А тетушка Кефаллия сказала:
- Сам барон Потаран делает тебе честь. Ты, детка, будешь жить в огромном замке Вэлон, что в долине Онума. Там ждут тебя новые наряды и множество дорогих вещиц. Своя большая спальня. Своя прислужница. Своя верховая…
- Отец! – тогда она поняла еще не развитым полудетским сердцем, что происходит нечто грязное и постыдное (другого не могло идти от гнусной старухи, похожей на призрака убийцы-изверга). Растерянная и испуганная Пления-Лиэлла бросилась к ногам батюшки, схватив его за почерневшие, иссохшие руки и умоляюще глядя в жесткое, словно железное лицо. Но он отвел от себя теплые ладошки дочери и грубо оттолкнул ее:
- Иди! Иди! Мне нечего дать тебе. Я сам всего лишен…
Уже позднее она поняла и его. Поняла, чего на самом деле стоило ему то унижение, что принял он от Кхорха, отнявшего имя у его отца, потом - от Ансара, отнявшего у него честь…
- За что желаете вы мой поцелуй, господин? – спросила она теперь, останавливаясь в самом дальнем углу.
- Ах, досада, – снова вздохнул Ансар. – Я имею очень трудный разговор к тебе, голубка. Но вначале, ты должна принарядиться. Я помогу тебе, - говоря это, он задышал тяжело и неровно. Лицо покрылось алыми пятнами. Близкая потеря этой девушки, разлука с ней навсегда, невероятно распаляла его.
- Вели принести кувшины с водой и умывальные раковины, - и сам нетерпеливо кликнул прислужницу, весьма расторопную и смышленую особу.
- Раздень быстренько госпожу, – проговорил он. – Скорее, скорее…
И пока та, сбросив с Плении-Лиэллы красивое сюрко и нижнее платье, бегала за водой и кувшинами, подтолкнул к ложу оцепеневшую от холода и безнадежной тоски девушку.
- Иди, голубка, иди, - хрипло произнес барон, кусая нежную шею…
Потом он, успокоившись, внимательно следил за омовением девицы Манпор-Вак. А она вдруг припомнила, как впервые увидела господина из Вэлона. Он тогда тоже был нетерпелив и груб, страшен и жаден в своем безумном желании.
- Надень белое сюрко с золотом, и алое платье, - деловито сказал Ансар, когда прислужница ловко облачила госпожу в свежую сорочку, не тронув прически, - и накинь это.
На руках его лежал чудный кисейный, мерцающий искрами, улхурский плат.
- Какая прелесть! – воскликнула Пления-Лиэлла, очнувшись от сонного безучастия. – Он достоин королевы!
- Нет, он достоин красоты твоей.
Барон сам помог застегнуть накидку на её груди и набросил на волосы свободный край, чуть прикрывая лицо, как это делают арахниды.
- Теперь ты готова!
- К чему, господин?
- Ах, какая бестолковая. Я ей устал твердить, что нас ждут на приеме короля.
- Короля? – с восторгом переспросила Пления-Лиэлла.
- Я нашел тебе жениха, голубка.
- Кого же?
- Лукавая! Она не знает, кто томится от любви к ней, с тех самых пор, как самая милая дама Брогома возложила на него цветы. Но не волнуйся, его не будет на приеме. Наш доблестный воин пребывает на острове Грахона, готовясь к походу. Но, не смотря на это, он уже просил у Авинция твоей руки. Сам племянник короля!
Под нежной кожей девушки занялся огонь. Она уже давно тайно грезила о юноше «голубых кровей», которого напророчила ей когда-то тетушка Кефа.
- Племянник короля? – еле слышно вымолвила Пления-Лиэлла.
