знаешь, с кем поведешься…
Явно довольный собой, Борис Семенович подмигнул внуку и залпом рванул содержимое стакана. Шумно выдохнул, закусив маленьким маринованным огурчиком.
– Значит, ты здесь тоже времени даром не теряешь, – заключил Денисов. – И давно у тебя появилась подружка?
– Мы познакомились на следующий день после того, как я сюда переехал из Эссена. У них здесь традиция такая, знакомиться с новыми соседями, – развел руками Илларионов. – Вот и она заглянула. Два года как овдовела, бедняжка, но муженек оставил ей кучу акций, так что Ханна в свои сорок семь может больше никогда не работать. Живя на одни дивиденды… Представляешь, до знакомства со мной она имела о русских такое же представление, как я – о племенах африканских людоедов! Когда узнала, кто я и откуда, то сразу спросила: «Скажите, Борис, а в Сибири есть современные автомобили? А медведи их не боятся?» Она всерьез считала, что в России все ходят строем, а медведи на улицах городов – такие же частые гости, как кролики в здешних парках!
Илларионов усмехнулся, снова разливая водку по стаканам.
– Когда же я сообщил ей, что был в Союзе крупным политработником, она сначала испугалась, а потом стала ходить ко мне каждый вечер, требуя, чтобы я рассказывал ей о жизни в Советском Союзе. Ну, день за днем… А потом она вдруг обнимает меня и говорит: мол, вы мне нравитесь, и я, кажется, тоже вам нравлюсь, так почему же нам прямо сегодня не стать близкими друзьями?!
Борис Семенович раскраснелся, то ли от водки, то ли от приятных воспоминаний, то ли от радости встречи с внуком. Так или иначе, но он практически не закрывал рот несколько часов подряд. Максим с легкой улыбкой терпеливо слушал всевозможные байки о здешней жизни удивительно помолодевшего за последние годы деда, изредка кивая в знак понимания и согласия.
Время летело незаметно, и когда за окнами дома стало совсем темно, дед и внук уже порядком набрались. И совершенно неожиданно даже для самого себя, старик впервые со дня отъезда из Союза рассказал внуку об истинной причине своей неожиданной эмиграции, хлобыстнув очередные пятьдесят граммов.
– Ты что же, Максимка, думаешь я просто так драпанул тогда со своей любимой Родины, да?! Ни хрена подобного!!! Уже в конце восьмидесятых, когда то там, то здесь начались всевозможные заварушки, руководство партии, включая самого Мишку-генсека, прекрасно знало, что власти коммунистов скоро придет конец, а уж тогда… – Старик многозначительно провел ребром ладони по шее, – …народ вздернет своих «любимых» вождей прямо на Красной площади! Слава богу, конечно, что ничего подобного не случилось и дело ограничилось номинальным судебным процессом, но тогда мы действительно боялись… А тут как раз предоставилась подходящая возможность… Здесь, в Европе, во всех солидных банках были партийные валютные счета… В общем… Отправили меня в командировку, вместе с одним финансистом из КГБ, чтобы на месте разобраться с денежками боссов, а он вдруг возьми и заяви: я, мол, решил назад не возвращаться, а все деньги с известного счета, имея соответствующие доверительные бумаги, перебрасываю на счет персональный… С банкирами, дескать, договоренность имеется. Не хватает только твоей подписи! А ты, друг мой ситный, выбирай – либо силой подпишешь документ, вернешься назад, в Союз, где тебя по моей милости сначала затаскают по кабинетам, а потом устроят «случайное» падение из окна, либо мы с тобой делимся по-братски, остаемся на благодатной земле Европы и до лучших времен ложимся на дно, прячась от разведки и вездесущего КГБ. Тем более что обстановка в Союзе для таких, как мы с тобой, неблагоприятная. Того и гляди в стране начнется гражданская война… Вот тогда я и задумался!.. И вот результат!..
– И сколько же тебе перепало от «золота партии», а, дед?! – рассмеявшись, спросил Максим. – Давай уж, откровенность за откровенность! Сейчас можно!
– Пять миллионов марок, – махнув рукой, сообщил Илларионов.
Спустя еще некоторое время Денисов рассказал деду длинную историю своей любви с Ренатой, от которой нагрузившийся «до ватерлинии» старик даже прослезился.
– Максим, ты – парень толковый! – вытирая выступившие на глазах слезы, заплетающимся языком бормотал Илларионов. – Но попомни мое слово – если упустишь такую девчонку опять – больше уже не поймаешь!.. Женись, понял?
Ровно в одиннадцать вечера, когда возвращающаяся с солидного благотворительного вечера фрау Ханна Бауэр зашла в дом, чтобы навестить своего обычно еще не спящего в это время друга русского Бориса и его прилетевшего из Санкт-Петербурга внука, о котором любовник накануне прожужжал ей все уши, она увидела странную и непривычную для ее европейского глаза картину.
Дед и внук, прямо в одежде, храпели вместе на одном кожаном диване в гостиной, а на маленьком журнальном столике, хранившем следы «праздничного ужина», стояли три пустые бутылки водки «Столичная», два граненых стакана, переполненная окурками пепельница и почти пустая трехлитровая банка венгерских маринованных огурцов.
Аккуратно укрыв спящих мужчин теплым шерстяным пледом, фрау Ханна убрала остатки пиршества, выключила свет и тихонько удалилась к себе домой, повторяя про себя: «Ох уж эти русские!..»
Глава 32
Утром Денисов проснулся в прекрасном расположении духа, с совершенно свежей головой и без малейших признаков похмелья, за исключением жажды. В широкое окно вовсю светило поднявшееся из-за деревьев оранжевое солнце, а где-то во дворе звонко лаяла Белка. Максим посмотрел на часы, которые показывали половину восьмого. Он было принялся с трудом вспоминать, чем закончился вчерашний вечер, но тут в комнату зашел бодрый и улыбающийся Борис Семенович.
– Проснулся, товарищ Бендер? – Илларионов выглядел вполне свежим. – Вставай, рассвет уже полощется. Да и завтрак готов. Сейчас по-быстрому перекусим и отправимся на экскурсию.
– Какую, к черту, экскурсию, дед?! Человек только глаза продрал, а ты… – Максим зевнул и перевернулся на другой бок.
Но Борис Семенович не дал ему понежиться, бесцеремонным жестом стащив с него шерстяной плед. Денисов нахмурился, потянулся и с недовольным видом сел на край кожаного дивана.
– Ханна вчера вечером приходила, а мы с тобой – как два мертвеца! – засмеялся старик. – С ума сойти, я ведь здесь еще ни разу так не напивался! – Он протянул Максиму чистое махровое полотенце. – Иди в ванную!
Пока Максим принимал душ, Борис Семенович стоял рядом, возле полуоткрытой двери, и в задумчивости скреб уже гладко выбритый подбородок.
– И чего это меня угораздило? – пожал он плечами, продолжая вспоминать вчерашнюю попойку. – Ума не приложу… Вот завелся!..
– А ты и не думай, – весело предложил Денисов, выходя из ванной комнаты. – По-моему, иногда даже полезно так оттянуться.
– Может быть, – согласился Илларионов. – Пойдем, яичница остывает.
Позавтракав, мужчины переоделись в белые рубашки и отутюженные костюмы, так как впереди их ждала поездка в Эссен, а там обед с Юргеном Кантом, вице-президентом «Эссен-банка», с которым Максиму предстояло обсудить вопросы отмывания денег компании «Эверест» и перекачки их в Западную Европу.
Заботы о деньгах не помешали Денисову ознакомиться с достопримечательностями почти провинциального немецкого городка.
– Ну, как тебе моя деревушка? – без тени иронии поинтересовался наконец Борис Семенович, глядя на довольное лицо Денисова, попивающего на ходу холодное пиво и глазеющего по сторонам.
– Класс! – ответил Максим, оглядываясь на красивую мулатку, продававшую цветы прямо на тротуаре, рядом с остановкой автобуса. – Только сейчас начинаешь по-настоящему понимать, в какой глубокой заднице находится наша любимая родина. Ведь живет себе в каком-нибудь Мухосранске вечно небритый и нечесаный работяга Вася, которому деньги платят с задержкой на семь месяцев, пьет каждый божий вечер дешевую «хань» из синтетического спирта «Роял» и знать не знает, что совсем рядом, всего в каких-нибудь двух часах лета от его покосившейся халупы, находится пятиэтажный розовый кинотеатр, или магазин продуктов, в котором каждое утро товары можно брать совершенно бесплатно!.. – Денисов никак не мог прийти в себя от посещения «лебенсмиттелгешефта», где ему вдруг захотелось купить пиво и бананы. Как и каждый нормальный россиянин, он выбрал себе связку фруктов, покрытую едва заметными темными
