ты такая вредная… так и быть, добавлю еще сотню за натуру. Только не томи, бикса, начинай!
Браток стиснул пальцы на шее Ляли и что есть силы надавил. Дышать стриптизерше стало трудно, колени подогнулись.
– Отпусти, больно же! – поморщившись, вскрикнула она.
– Соси, я сказал!
Реаниматор видел всю гамму чувств, отразившуюся в этот момент на загоревшем от частых посещений солярия лице Ляли. Отвращение, ненависть, презрение и одновременно – профессиональная покорность и желание угодить богатому клиенту. Ведь если ему понравится, как она это делает, он будет снимать ее снова и снова.
– Тебе нравится быть грубым, котик?! – тут же разрядила атмосферу Ляля, сведя все к сексуальной игре. – Я не возражаю. Это даже возбуждает! Знаешь, я там уже вся влажная… Подожди, подожди, милый, я сама… Вот так.
Она медленно опустилась на колени, ласково погладила ладонью пульсирующий бугор на джинсах Лобастого, быстро справилась с тяжелой пряжкой ремня, нарочито медленно расстегнула «молнию» и не без усилий извлекла наружу не слишком большую задачу, с которой ей предстояло справиться сегодняшней ночью. Так себе была задачка. Ниже среднего…
Леха, стараясь дышать тише, дождался момента, когда акт орального секса выйдет на финишную прямую, а потом решительным движением руки распахнул створку окна и вполголоса проговорил:
– Я вам не помешаю, голубки?
Ляля вздрогнула, чуть не подавившись на поступательной фазе движения, торопливо выплюнула член и испуганно отпрянула в сторону, так и оставшись стоять на коленях. Браток, вмиг перестав двигать задом и сладострастно мычать, весь резко напрягся, по-черепашьи быстро и глубоко втянул голову в плечи, а затем медленно-медленно повернулся на до боли знакомый голос.
Из окна на него смотрел черный провал пистолетного ствола. Холодная улыбка Реаниматора не предвещала ничего хорошего.
Вот она и пришла, расплата, с тоскливой обреченностью подумал Лобастый. Однако не так он был прост, чтобы с ходу поджимать лапки.
– Привет, любовнички. Не ждали? Уж простите меня великодушно. А я случайно проходил мимо, дай, думаю, зайду к старому другу… А тут такая любовь… Не двигаться!
– Ты… чего, Леша?! – с ужасом в глазах пролепетала Ляля, задом отползая к стенке и тыльной стороной ладони торопливо вытирая влажно поблескивающие в полумраке припухшие розовые губы. – Ты что, обиделся на меня, да? За то, что я…
– Расслабься, милая. Разве можно обижаться на подворотню, в которой мочатся все, кому не лень? Собирай вещи и вон отсюда, – стараясь не слишком шуметь (в другом конце дома спала бабка Степанида), глухо процедил Реаниматор. И, слегка смягчив тон, добавил: – Ты здесь совершенно ни при чем, куколка. Просто нам с Лобастым надо побеседовать без свидетелей. Кстати, лучше забудь, что вообще здесь была. Иначе найду и кончу. А теперь бегом! И лучше через окно…
– К-как? – оторопело переспросила стриптизерша.
– Очень просто. Здесь низко, не разобьешься.
Ухватившись левой рукой за подоконник, Леха, не опуская наведенный на Лобастого «ТТ», пружинисто перепрыгнул через препятствие и оказался в комнате. Раненное Аленой плечо, несмотря на регулярные перевязки и инъекции промедола, тихо ныло при малейшей нагрузке.
Лобастый, улучив момент, попытался метнуться к столу и схватить оружие, но по причине сильного опьянения и спущенных до коленей, мешающих передвигаться джинсов опоздал на целую секунду. Едва кончики пальцев новоиспеченного бригадира дотронулись до «стечкина», как удар рукояткой «ТТ» по затылку заставил его вскрикнуть и ничком рухнуть на пол, с грохотом опрокинув стул.
– Ку-уда, падла?! – тяжело дыша, прошипел Реаниматор. – Я еще только начал.
– Ну… я пошла? – окинув взглядом сначала отправленного в нокаут клиента, а затем лежащие на столе заветные доллары, осторожно спросила Ляля.
– Проваливай, – равнодушно бросил Леха. – И гонорар за работу не забудь, – не сводя глаз с пошевелившегося братка, Реаниматор кивнул на стол. – Кстати, поздравляю.
– С чем? – торопливо пряча баксы в сумочку, удивилась стриптизерша.
– Ты только что установила рекорд, достойный Книги Гиннесса, – осклабился Леха. – Полштуки гринов за минет без оргазма – это круто. Все, пошла на хер отсюда. Считаю до трех. Два с половиной…
– Дурак! – оскорбилась Ляля. Гордо расправив плечи и виляя бедрами, подошла к окну и, на удивление легко перескочив через облупленный подоконник – сказалась профессиональная растяжка, – через секунду оказалась уже с той стороны дома.
– Теперь даже не подходи! – крикнула напоследок и стремительно метнулась к открытым воротам, прочь от проклятого дома, где, судя по всему, сейчас должна была произойти воняющая кровью бандитская разборка.
– Как скажешь, – вздохнул нисколько не задетый истеричной репликой шлюхи Реаниматор. Он легонько пнул в задницу поднявшегося с пола Лобастого, и тот привалился спиной к стене, тупо мотая гудящей, как трансформаторная будка, стриженой башкой. – Ты меня слышишь, земеля?
– М-м-м, – промычал в ответ браток, взглянув на подставленного им бригадира мутными, выкатившимися из орбит глазами, в которых, несмотря на поволоку алкогольной дури, можно было без труда прочитать всепоглощающий животный страх.
– Что же ты наделал, скотина? – крепче перехватив рукоятку пистолета, с заметным сожалением тихо спросил Леха. Губы его скривились, глаза сузились. – Я же тебе доверял, мудило с Нижнего Тагила, а ты меня продал.
– Это не я, – пробормотал Лобастый.
– А кто? – приподняв брови, спросил Реаниматор.
– Верзила…
Сильный, неожиданный удар ногой в висок заставил братка вскрикнуть и упасть на бок, гулко приложившись головой о крашеный дощатый пол. Леха, грудная клетка которого вздымалась, как кузнечные мехи, нагнулся, сгреб Лобастого за воротник, рывком поднял, заставив встать раком, схватил за багровеющее на глазах ухо, наступил на кисти рук, намертво пригвоздив их к полу, и, ткнув в висок бывшего подельника накрученным на ствол пистолета глушителем, выдавил:
– Ну и тварь же ты!
– Не убивай, – часто дыша, жалобно проскулил голозадый браток. – Я отдам тебе все бабки! Они в углу, за телевизионной тумбой, в тайнике под полом!
– Так ты думаешь, придурок лагерный, что сможешь откупиться лавами за все то, что сделал? – сквозь зубы процедил Реаниматор. – Нет, Лобастый. Такую подлянку за бабки не отмазать. Я тебе не судья Запесоцкий. Я мочить тебя пришел. За то, что ты, пес шелудивый, которого я не один год считал правильным пацаном, своим шакальим звонком папе отправил меня и девчонку на верную смерть. Бог с ней, она для тебя никто. Но ты, зная о лажовых подозрениях Мальцева, меня, мою жизнь променял на говеные бабки! В бригадиры захотелось, да?! А помнишь, сука, как я тебе жизнь на стрелке с тамбовскими спас?! Если бы не я, лежал бы ты сейчас на Южном, под черным гранитным обелиском вместо креcта!
– Прости, братан, – по заострившемуся, искаженному судорогой липкому лицу Лобастого покатилась первая слеза. – Я виноват перед тобой. У меня крыша поехала. Сам не знаю, как такая херня получилась! Словно наваждение какое! И все из-за этой долбаной сучки!
– Что ты мне тут горбатого лепишь? При чем здесь Алена?! – глухо выговорил Реаниматор, сильнее прижимая ствол к взмокшему виску пытающегося любой ценой выторговать себе жизнь лживого пробитка. – Бабок ты захотел. И чтоб ни с кем не делиться!
– Тебе сейчас легко… базарить! – визгливо вскинулся Лобастый, косясь на пистолет. – А что бы ты сам сделал на моем месте? С Тихим началась война, папа подозревает тебя в измене, а ты, зная об этом, внагляк отказываешься сдать девку в заложницы и везешь ее к старику, тем самым подставляя пацанов, вынужденных теперь до упора мочиться с гоблинами Тихого! Да еще эти сраные барыги, которых мы в области замочили, с их порнухой, жмуриками и баксами… – плотно сжав губы, Лобастый досадливо поморщился и нервно, словно сгоняя впившегося в лоб комара, мотнул башкой. – Вот меня и заклинило.
