– Складно поешь, – хмыкнул Леха. – А с Лялькой? С ней тебя тоже заклинило?
– Ну ты даешь, в натуре! – почти натурально возмутился Лобастый и даже нашел в себе силы и наглость исподлобья снисходительно зыркнуть на нависшего над ним Реаниматора – так, словно Леха был страдающим паранойей душевнобольным. – К кому вздумал ревновать! Она хоть и красивая, сучка, но обычная блядь, шалава, подстилка, соска рабочая! Ей за двести бакинских каждую ночь лохи прибашленные в рот дают, сиськи спермой поливают и дрючат вдоль и поперек своими потными елдинами, пихая по яйца во все дыры! Какие могут быть претензии?!
– За двести, значит? – холодно усмехнулся Леха, и лицо его потемнело. – Тогда почему же ты, пидор озабоченный, пообещал ей сразу полштуки, да еще при мне сотню накинул за то, чтобы гондон тебе на хер не надевала? Неужели других сладких телок мало, в той же самой «Луне»?!
– Захотелось мне, понял! Именно ее на хрящ надеть захотелось! – истерично огрызнулся, пряча бегающие глаза, браток. – Кого хочу, того и трахаю! Или ты эту шкурку по жизни для себя одного приватизировал?!
– Да нет, – спокойно ответил Реаниматор. – Ленка вольна распоряжаться своими прелестями как угодно. Только гонишь ты… Тебе не просто так ее захотелось. Тебе, извращенцу, таким образом надо мной возвыситься захотелось. Сначала ты меня, сволочь, сдал, а потом на биксу мою, на которую тебе раньше плевать было, пять сотен зелени не пожалел. Улавливаешь логику? Если бы у меня была постоянная подружка или жена и меня мочканули там, в лесополосе, ты, клизма фальцованная, кашалот, ломом подпоясанный, обязательно изнасиловал бы ее! Потому что такова твоя козлиная сущность. Жаль, я раньше этого не разглядел. Ты бы у меня давно хвостиком под шконкой вилял!
– Туфта! Бред! Ты рехнулся! – не сдавался протрезвевший Лобастый. – Ты, Леха, просто уже не знаешь, к чему приебаться! Вот и начал гнуть рамсы про Ляльку! Ты лучше перестань крыситься и спокойно, без наездов, посмотри на тему с барыгами и мокрощелкой глазами любого из наших пацанов… Неужели не было повода согласиться с подозрениями Сашки, когда ты вдруг ни с того ни с сего уперся как баран – отвезу ее старому в Озерки, и конец базару! Может, я чего не догоняю?! Тогда, в натуре, чисто конкретно объясни, почему ты прилип к этой… как ее… Алене, бля, как банный лист к заднице!
– Не твое собачье дело, – жестко отрезал Реаниматор. – Но я, так и быть, вот что тебе скажу. Алена… Ни ты, плесень бледная, ни Сашка Мальцев даже одного ее волоска не стоите! И если бы мне выпал шанс повторить все заново и вновь оказаться в Русско-Высоцком, я поступил бы точно так же! Все, ублюдок. Молись, если умеешь…
Глаза Лехи остекленели, лицо вдруг застыло, помертвело. Лобастый с ужасом понял, что все его потуги оказались бесполезны. Отменить уже вынесенный ему Реаниматором смертный приговор не удалось. Еще полсекунды – и бригадир нажмет на спуск. Тупорылая свинцовая пуля пробьет висок, и фонтаном брызнут мозги, разлетаясь по всей комнате.
Ну уж нет!
Все произошло стремительно, как вспышка молнии. Страх смерти, самый сильный человеческий рефлекс, придал балансирующему на грани небытия Лобастому решимости и утроил, удесятерил его силы. Извернувшись скользкой гадюкой и даже не обратив внимания на боль в руках от содранной кожи, на треск фаланг пальцев и хруст ушного хряща, браток отчаянным рывком высвободился из унизительной позы и, сжав кулак, не мудрствуя лукаво, нанес нависшему сверху Реаниматору сокрушительный удар. В пах.
Выросший в грязных дворах бандитской Лиговки Лобастый знал толк в жестокой уличной драке и имел представление, куда и из какого положения нужно бить, чтобы враз сокрушить противника и уже спокойно, не опасаясь получить сдачу, забить его ногами до полусмерти. Или до смерти – это уж как карта ляжет…
Леха глухо охнул и тяжело упал на колени. Глаза его закатились, рот приоткрылся, лицо налилось кровью. Поймав кураж, обезумев от появившегося вдруг шанса на спасение, Лобастый тут же вцепился в предплечье Реаниматора голодным бультерьером и потянул вниз сжимавшую пистолет руку, стараясь одним сильным рывком пригнуть ее к полу и завладеть оружием. Казалось, все, еще секунда – и ствол выпадет из разжавшихся пальцев. Однако рука Лехи словно окаменела! Усиливая натиск, Лобастый навалился сверху всем телом, в горячке схватки забыв о том, что указательный палец бывшего бригадира до сих пор находится на спусковом крючке. Накрученный на ствол глушитель вроде бы случайно уткнулся точно в левую сторону груди Лобастого.
Выстрел прозвучал как хлопок детских ладошек. Или как глухой толчок вылетевшей из бутылки шампанского пробки. Не проронив ни звука, Лобастый рухнул навзничь, дважды дернул поджавшимися к простреленной груди коленями, а потом резко выпрямился, затрепетал мелко– мелко, как последний лист на голом ноябрьском дереве, и затих, глядя в оштукатуренный потолок широко открытыми пустыми глазами. Пуля из «ТТ» вошла братку точно в сердце.
Реаниматор выронил пистолет и, теперь уже дав себе волю, с долгим протяжным воем опустился на пол, прижимая руки к полыхавшему огнем паху. Прошло не менее минуты, прежде чем первая волна адской боли отступила и Леха обрел способность более-менее нормально дышать. Осторожно, сантиметр за сантиметром, скрючившийся на боку Реаниматор поднялся сначала на колени, а потом, придерживаясь за стену, выпрямился в полный рост. Перед глазами плавали разноцветные звездочки, ноги подгибались.
Надо же, на такой дешевой туфте подловил, зараза! Как бы импотентом не остаться, прежде всех прочих мыслей молнией промелькнуло в воспаленном мозгу Лехи. О том, что лишь тупая настырность бульдозером попершего напролом Лобастого позволила ему избежать печальной участи стать трупом, в этот миг почему-то даже не вспомнилось. Главное – справедливое возмездие свершилось. Конечно, он допустил большой промах, позволив втянуть себя в диалог. Выставив Ляльку, ему не следовало мешкать. Однако отказать себе в удовольствии увидеть застывший в глазах Лобастого безумный страх Леха не мог. Слишком долго он ждал этой минуты, затаившись на чердаке. И дождался. За что (тоже мне любитель острых ощущений!) едва не поплатился шкурой…
Вспомнив услышанные когда-то давно от профессионального инструктора по карате наставления, как вести себя в случае, если ты пропустил удар в пах, Реаниматор, морщась, присел на корточки и стал подпрыгивать на одном месте. Смешное на вид занятие в считаные секунды нормализовало кровообращение в травмированном месте. Кто бы мог подумать…
Поднявшись снова, уже без помощи стены, Леха постоял в неподвижности еще пару минут, прислушиваясь к своим ощущениям. Адская только что боль почти полностью стихла, оставив ощущение набитой в трусы горячей стекловаты. Кажется, обойдется без осложнений. Ударь Лобастый сантиметром ниже – и прощайте, девушки!
От пистолета следовало избавиться. Это Леха решил сделать по дороге. А сейчас надо было как можно скорее уносить ноги. В любой момент в комнату беспутного внука могла зайти разбуженная среди ночи странными звуками бабка Степанида.
Оглядев комнату в поисках тряпки, которой можно было бы уничтожить отпечатки, Реаниматор сунул «ТТ» за ремень, быстро содрал наволочку с лежавшей на диване подушки, намотал ее на руку и торопливо протер все возможные места, где могли остаться следы его пальцев, включая подоконник…
Когда он почти закончил, сквозь тишину отчетливо обозначился скрип половицы за дверью. Наверное, бабка. Больше некому. Сейчас она откроет дверь и увидит труп внучка. А рядом – небритую физиономию Леши Гольцова по прозвищу Реаниматор. Нельзя терять ни секунды!
Бесшумно подскочив к двери, Леха накинул крючок на петельку, тем самым дав себе некоторую фору на случай несвоевременного визита старухи. Не дозвавшись Лобастого, карга наверняка решит, что тот, по обыкновению, ужрался до свинячьего состояния и отрубился прямо на полу. Тогда хоть в колокола звони, не проснется. В любом случае, прежде чем ломиться в комнату, бабка Степанида теперь некоторое время будет вынуждена топтаться с той стороны запертой двери…
Стараясь не шуметь, Реаниматор на цыпочках подошел к распахнутому окну, используемому этой ночью как запасной выход, бросил на него наволочку, подскочил и через секунду уже оказался во дворе…
Едва мягко пружинящие подошвы его кроссовок коснулись влажной, покрытой росой травы, как сразу с двух сторон на Леху неожиданно навалились бесшумно двигающиеся, но вполне осязаемые тяжелые тени. Скрутив ему руки и проведя безукоризненную подсечку, черные силуэты немедленно уронили стокилограммовую добычу лицом в траву, придавили шею рифленым каблуком высокого шнурованного ботинка и защелкнули на запястьях холодную сталь наручников.
