практически ничего не осталось. Тихвинская Богородица исчезла навсегда. Для всех, кроме вас, месье Боярофф.
– Она… с вами? – зрачки мумии внезапно загорелись, вспыхнули, словно последние угли догорающего костра под порывом ветра. – Я хочу ее видеть. Я хочу держать ее в руках. Прямо сейчас!
– Нет проблем, – пожал плечами Флоренский. Он достал сотовый телефон и набрал номер Руслана. Глядя в непрозрачное снаружи стекло мини-вэна, дождался, когда сын ответит, и коротко сказал: – Принеси мне чемоданчик, будь добр.
А потом они с парализованным старым французом долгих полминуты наблюдали, как Руслан с помощью ключа освобождается от пристегнутого к запястью сверкающего «браслета», как, настороженно оглядевшись, неторопливо направляется к машине, как открывает боковую дверь салона с автоматическим мини-лифтом для подъема инвалидных колясок вместо ступеньки, как молча протягивает Флоренскому обтянутый черной кожей тяжелый несгораемый чемоданчик, как снова закрывает дверь и возвращается к «Мерседесу», где топчутся два амбала в расстегнутых кожаных куртках и мужчина лет пятидесяти в длинном кожаном плаще.
Леонид Александрович положил «дипломат» на колени, скрупулезно набрал комбинации цифр на каждом из замков, нажал кнопочку, откинул крышку и нежно, как младенца, извлек из бархатного нутра икону. Копию, написанную на дубовой доске таежным самоучкой Прохором Варежкиным. Впрочем, ни имени художника, ни возраста, ни места проживания Леонид Александрович не знал. Изготовление дубликата входило в обязанности Тихого. Да и какая, если разобраться, ему, Трефу, разница, кто и где намазюкал фальшивку? Лишь бы сделка завершилась получением оговоренной кругленькой суммы…
– Вот она, родимая, – благоговейным шепотом произнес Флоренский и искоса, из-под бровей, взглянул на встрепенувшегося, медленно, словно боясь обжечься, протянувшего к иконе свои мелко дрожащие уродливые руки коллекционера-фанатика, одной ногой уже давно стоящего в могиле. – Знаете, мне до сих пор не верится, что этот кусок дерева с потрескавшимися красками стоит два с половиной миллиона долларов…
На восковом, изборожденном морщинами лице Бояроффа появилось такое умоляющее, страждущее, просящее выражение, словно перед ним, полутрупом, была заветная чаша – Святой Грааль, – испив из которой он превратится в молодого, загорелого, полного сил и здоровья холеного красавца, с жемчужной улыбкой глядящего на мир с глянцевой обложки журнала для педиков.
«Увидеть Париж и умереть» – хозяин «Полярной звезды» почему-то не к месту вдруг вспомнил название одного отечественного фильма и непроизвольно осклабился. Какой затюканный совком мудак мог придумать такое дебильное название? Плебеи, голытьба, быдло! При чем здесь Париж? Имея кучу денег и ум, прекрасно можно жить даже здесь, в России. И особенно приятно кидать вот таких пришибленных терпил, вроде этого до конца дней прикованного к коляске скелета… Чума болотная! Ишь ты, как тебя зацепило, аж пасть приоткрыл. Того и гляди слюнки с губы закапают…
– Мне кажется, вы кое-что забыли, уважаемый месье, – не скрывая превосходства над этим жалким инвалидом, алчущим во что бы то ни стало заполучить только что обильно политую человеческой кровью доску, ласково напомнил Леонид Александрович. – Как насчет оставшейся суммы? Прежде чем навсегда расстаться с этой драгоценнейшей реликвией, я хотел бы, знаете ли, получить обещанные восемьсот тысяч долларов…
Глаза старика остекленели. Долгие три секунды адвокат пристально смотрел на дыбящегося, крайне довольного собой русского мафиози. Бывшего рядового бандюгана, щенка с грязным пузом, которому он, великий Дидье Боярофф, великодушно помог вырваться из железных лап закона и стать тем, кем он стал сейчас! Сколько в нем сейчас надменности, демонстративного превосходства! А ведь он помнит его отощавшим, обритым наголо юнцом в мятом спортивном костюме, с провалившимися от недосыпания и страха затравленно бегающими глазами. Помнит, как Треф в истерике грыз грязные ногти прямо в зале суда, в присутствии многочисленной публики…
Тогда, в восемьдесят девятом, начинающий «завоевывать Европу» в компании таких же, как он сам, отморозков Леня мог запросто схлопотать пожизненное заключение за убийство араба, торговца наркотиками. Но его, как и многих других душегубов, которых защищал Великий Дидье, оправдали подчистую. Зря, наверное…
– Вы меня слышите? – видя, что со стариком творится нечто странное, и мгновенно сменив тон, осторожно спросил Треф. – Я сказал, неплохо бы вначале увидеть деньги…
– Я не глухой, господин Флоренский. Вот, возьмите. По нему вы без проблем получите наличные в любом банке к западу от польско-германской границы…
Вытянувшаяся было вперед, к чемоданчику, скрюченная артритом правая рука адвоката нехотя скользнула под клетчатый шерстяной плед и достала банковский чек, который немедленно был схвачен пухлыми пальцами Трефа.
– А теперь… дайте ее мне! – прошептала мумия.
– Вы, по-моему, забыли, что мы с Жаком вели разговор о наличных, – опытным взглядом изучив чек и убедившись, что он в отличие от иконы самый настоящий, с металлом в голосе отчеканил Леонид Александрович.
– К сожалению, я не знал, что ваши банки так сильно отличаются от банков в цивилизованных странах, – прошипел Боярофф, не сводя глаз с вожделенной иконы, которая должна была стать венцом его коллекции. – Наши попытки получить с европейского счета нужную сумму наличными свелись к очень похожей на допрос в полицейском участке беседе со службой безопасности! Мы побывали в трех солидных на вид банках и везде встретили отказ… Удивляюсь, как Гийому удалось в прошлый раз выдавить из этих идиотов хотя бы те двести тысяч. При такой организации финансовой системы вести бизнес невозможно… Простите, но я просто не мог везти сюда из Парижа кейс, набитый наличными!
– Невозможно только спать на потолке – одеяло падает! – хмыкнул хозяин казино, торопливо пряча чек во внутренний карман пиджака. – Мы, как видите, приспособились… Так уж и быть, в память об услуге, которую вы мне когда-то оказали, я войду в ваше положение и приму чек, хотя его обналичивание будет стоить мне солидных комиссионных. Возьмите вашу реликвию, месье Боярофф. Итак, сделку считаем завершенной?..
Леонид Александрович торопливо положил на колени старика копию украденной иконы, захлопнул чемоданчик и взялся за ручку двери, намереваясь как можно быстрее покинуть мини-вэн.
– Стойте! – что-то похожее на кошачью лапу с силой впилось в рукав пальто Флоренского.
Разве эта сушеная мумия может так громко кричать? И откуда у нее, прозрачной и невесомой, столько силы?
Леонид Александрович быстро глянул через тонированное стекло. Перед входом в «Прибалтийскую», в нескольких шагах от его кортежа и топчущихся возле него шестерых мужчин, остановился шикарный двухэтажный автобус, из которого шумной толпой высыпали иностранные туристы.
Похоже, истошный вопль старика снаружи никем не был услышан. «Ч-черт, неужели влип? Неужели этот мухомор настолько глазастый, что сумел за две секунды отличить копию от оригинала? Этого еще не хватало. Но не отдавать же ему обратно чек. Надо срочно что-то делать!..»
– В чем дело?! – не без усилий сбросив с себя корявую клешню парализованного, всклокоченного старика, с деланым недоумением спросил Леонид Александрович. – У вас нервный припадок от счастья?
– Это… это не Тихвинская икона! – хлопая дряблыми губами и тупо вращая вылезшими из орбит зенками, взвизгнул Боярофф. – Это жалкая подделка! – Адвокат смотрел на доску с таким ужасом, словно у него на коленях лежала ядовитая болотная гадюка.
– Неужели? – тихо прохрипел Треф и, подавшись вперед, схватил адвоката за грудки. Рывком дернул, едва не вьщернув податливое невесомое тело старика из инвалидной коляски. Лица коллекционера и бывшего бандита находились так близко друг от друга, что дыхание Флоренского касалось лица обманутого терпилы. – Вам почудилось, уважаемый. Икона подлинная. Убив двух ментов и священника, ее три дня назад похитили из Троицкого храма мои люди. Она висела за бронированным стеклом, под сигнализацией. Неужели вы думаете, что наши попы решили сшельмовать и вместо драгоценного оригинала подсунуть прихожанам туфту?! Видимо, у вас, месье, просто плохо со зрением. Старость, знаете ли…
– Я неоднократно бывал на вилле у графа Гаева, в Марселе, просил его продать мне икону и не раз держал образ в руках! Здесь, с обратной стороны доски, должна быть старая царапина! Ее нет! – не желая
