непроизвольно пробежала прохладная волна, уже не сомневался, в каком именно ключе будет протекать предстоящий разговор с неизвестным братилой, какова будет тема обсуждения и что произойдет потом.
Но он был готов к стрелке и уже третий день ежеминутно ждал вызова на нее с тем сдержанным нетерпением, с которым притаившийся в кустах с удавкой за пазухой кровавый маньяк поджидает одинокую полуночную жертву…
Опера выясняют отношения
Взглянув в светящиеся торжеством карие глаза девушки, Валера увидел в них свое собственное застывшее отражение с пистолетом в руке. А потом быстрым шагом прошел в гостиную и остановился как вкопанный, поедая взглядом две развалившиеся в кожаных креслах перед столиком знакомые личности – огромную тушу вышибалы Чака и тщедушную фигуру проклятого Гоблина, одетого в зеленый, расстегнутый на впалой волосатой груди до самого пупка спортивный костюм.
Оба наркобарыги спали глубоким сном, открыв рты, откинув головы на спинки кресел и заполняя пространство вокруг себя тихим размеренным храпом.
– Ур-род, бля! – скрипнул зубами Дреев, буквально пожирая испепеляющим взглядом так легко обнаружившегося убийцу его лучшего друга Кости Логинова.
Не в силах сдерживать накопившуюся внутри с того рокового выстрела злость, опер на ватных ногах приблизился к спящему драгдилеру, перевернул обратной стороной зажатый в руке пистолет, взяв его за ствол, и изо всех сил наотмашь ударил Гоблина тяжелой рукояткой «макарова» в худое бледное лицо.
Наркоделец, мотнув башкой, остался неподвижно лежать в кресле, ничего не видя, не слыша и не чувствуя боли от стремительно вздувающегося на скуле багрового кровоподтека.
– Была бы моя воля, я… – хрипло процедил резво пойманный Бакулой сзади за руки играющий желваками капитан. Освободившись от захвата резким движением плеч, Дреев достал из кармана ключи от «Сьерры» и протянул их напарнику: – Толя, принеси-ка из тачки капроновый шнур и борсетку с инструментом – они в бардачке – и пластиковую бутыль с бензином. Минут через пятнадцать-двадцать эти крысы очухаются, начнем нашу беседу… Я им, тварям, покажу, как работал Малюта Скуратов!
– Сделаем… – Бакула кивнул и направился в коридор. Тихо хлопнула входная дверь.
– Боже, какая жестокость, – с театральным пафосом произнесла старлей, присаживаясь на диван и наливая в высокий темный бокал на витой ножке французское шампанское «Барон Дюваль».
– Леночка, золотце, спасибо тебе огромное за все, – сказал опер, глядя тяжело, устало. – Прости, что подняли тебя среди ночи, но будет лучше, если ты сейчас поедешь домой и ляжешь отдыхать. Хорошо? Кстати, фрукты и конфеты можешь сложить в пакет и взять с собой.
– Вот так всегда, с самого детства, – пригубив «шампик», вздохнула Елена. – На самом интересном месте заставляют идти спать! Когда только это кончится?
– Давай, живенько. Вот, – он протянул ей смятую купюру, – поймаешь такси, доедешь до самого дома. И не надо болтать на службе про сегодняшнюю ночь, лады? Доброхотов всяких до хрена… Духи – за мной.
– Да ни хрена ты не понимаешь, Дреев! – встав с дивана, толкнула его кулачком в грудь Елена. – Плевала я на твои духи, уловил? Мне ты нужен, только ты! В общем, так… – сдерживая дыхание, произнесла девушка. – Или ты сегодня, когда закончишь допрос, приезжаешь ко мне… или… Господи, что за чушь я несу!
Резко отстранившись, она подхватила лежащую на стуле у стены дамскую сумочку и, на бегу утирая повлажневшие глаза, бросилась к выходу.
Замешкавшийся было опер настиг Лену уже в прихожей, когда она неловко хваталась за ручку массивного сейфового замка.
Он ласково потрепал девушку по мягким светло-русым волосам.
– Давай с тобой договоримся вот о чем… Сейчас не самое подходящее время и место для объяснений. Я позвоню… Нет, пожалуй, я зайду к тебе на чашечку чаю, как только мы с Бакулой разберемся с этими двумя барыгами, лады?
– Если ты меня обманешь, я тебя пристрелю, – вздохнула Лена обреченно.
Толкнув незапертую бронированную дверь, она вышла на лестничную площадку, оставив после себя едва уловимый шлейф тонких и приятных парфюмерных запахов.
Гулко застучали по ступенькам острые каблучки лаковых необычной формы туфелек…
Обалдевший от случившегося капитан, едва закрылась дверь, отрешенно привалился спиной к прохладной стене прихожей, непроизвольно опустил глаза на зажатый в руке пистолет, привычно засунул покуда ненужный ствол обратно в наплечную кобуру и направился в гостиную, откуда послышалось бормотание и вялая возня кого-то из приходящих в себя после отключки наркобарыг.
В прихожую, тяжело дыша, вломился с мотком веревки, бутылкой бензина и комплектом зубоврачебных инструментов раскрасневшийся от азарта и нетерпения Бакула.
Валера как-то рассеянно подумал, что в этом скором на расправу и начисто лишенном инстинкта самосохранения парне, вне всякого сомнения, зреют правильные ментовские всходы. Ибо только такие по- хорошему отмороженные опера, как Толик, могут реально вырывать жало у заполонивших всю страну варягов – проводников наркотической заразы…
Главный телохранитель знает, как успокоить наркобарона
Кортеж Нигерийца, четверть часа назад подвергшийся беспрецедентному шмону со стороны сотрудников ГИБДД, вскоре свернул с оживленного шоссе на узкую, идеально заасфальтированную дорогу и, слегка притормозив перед автоматически поднявшимся шлагбаумом с расположенной рядом на сосне скрытой видеокамерой, плавно покатил к резиденции, которая охранялась не хуже иных президентских владений на Валдае.
Когда-то, в безвозвратно канувшую в небытие эпоху генсеков, эту сказочную территорию занимал пионерский лагерь «Дзержинец». В нем отдыхали избранные детки питерских ментов и комитетчиков.
Сейчас же полновластным хозяином двух отреставрированных не хуже Эрмитажа, окруженных высоким каменным забором с шок-нитью белоснежных трехэтажных корпусов являлся Карим Лерой, скромный студент-заочник Горного института.
И в этой метаморфозе наших безумных дней, придумать которую еще десяток лет назад даже в состоянии жестокого бодуна не мог ни один шизофреник-абстракционист, было нечто очень символическое, роковое, как нельзя точнее отражающее происшедшие в великой стране перемены.
Некоторое время назад сей факт весьма забавлял и самого Нигерийца, и побывавших однажды в отремонтированной резиденции с визитом старейшин клана. Но по мере того как швейцарские часы в просторном холле вертели свои стрелки вперед, пьянящее ощущение одержанной над Системой победы совсем незаметно прошло, испарилось и уже не вызывало в минуты редких воспоминаний ровным счетом ни малейших эмоций. И тем более в моменты, подобные нынешнему, когда Лерой пребывал в состоянии, граничащем с настоящим бешенством.
…Едва «Линкольн», описав полукруг вокруг чаши-фонтана, притормозил у парадного входа в виллу, ниггер, не дожидаясь охранника с зонтом – с темного неба хлопьями валил противный мокрый снег, – нервно распахнул дверь джипа, вывалился наружу и, слегка покачиваясь от гуляющего в голове дурмана, быстро поднялся по мраморным ступенькам к ярко освещенным лакированным дверям, за которыми уже маячили, почтительно скорчив рожи, двое мордоворотов в костюмах и длинноногая прислуга в униформе с фартучком.
– Бассейн! Виски! И пошли все на хер! – рявкнул ворвавшийся в дом Нигериец, на ходу сбросив с плеч роскошную шиншилловую шубу, тут же подхваченную расторопной служанкой и унесенную в гардеробную. – Брюс! – позвал он, не оглядываясь, будучи твердо уверен, что начальник охраны следует точно по пятам, ожидая указаний.
– Слушаю, хозяин, – как всегда вполголоса, отозвался высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти, с узким, гладко выбритым лицом и выступающим острым подбородком.
Вслед за Лероем он бесплотной тенью поднимался вверх по широкой, застеленной красным ковром дубовой лестнице, по обе стороны от которой возвышались ужасные клыкастые фигуры в рост человека, напоминающие метисов трехголового цербера и изготовившейся к прыжку химеры.
После перестройки и реконструкции бывший главный корпус пионерского лагеря внутренним убранством и интерьером больше всего походил на странный, сюрреалистический коктейль из сусальной царской
