коллегами хлеб.
Так или иначе, но картина перестрелки отныне обретала для старшего лейтенанта Бакулы законченные формы. Вне всякого сомнения, подполковник, усыпив бдительность явившегося за объяснениями о подмене кокаина на борную кислоту опера, воспользовался моментом и вырубил Валеру, забрав и спрятав продемонстрированные фотографии, которые были у Дреева с собой.
После чего вложил в руку капитана находящийся у того в кобуре табельный пистолет, слегка подранил себя, а затем ответил точными выстрелами из своего ствола, прямо в сердце опера. Конечно, как профессионал своего дела, позаботившись, чтобы направления всех трех выстрелов не показались баллистикам очень уж подозрительными и версия о взбесившемся капитане, с молчаливого согласия начальника УВД, сошла за правду…
Однако, в отличие от остальных коллег, могущих лишь строить догадки о том, что побудило твердого, как кремень, «правильного» и опытного мента съехать с катушек и открыть пальбу, Толик имел на руках негативы фотографий, изобличающих Трегубова в связях с Нигерийцем, а также точно знал, что в переданной подполковнику из рук в руки пластиковой упаковке, за которую ранее заплатил жизнью фээсбэшник Логинов, был чистейший «кокс»!
Не мешкая, он отправился в морг центра судебно-медицинской экспертизы, где отыскал проводившего вскрытие и осмотр тела Дреева врача, к счастью, оказавшегося старым знакомым Бакулы. И, бегло прочитав копию медицинского заключения о причинах смерти, начал настаивать на повторном, более тщательном осмотре тела, с целью обнаружения следов ударов, способных на время вызвать потерю сознания.
– Зачем тебе это нужно? – пожимая плечами и вприкуску прихлебывая чай с кусочком сахара из металлической кружки, осведомился патологоанатом. – Час назад мне звонил один начальничек и тоже интересовался следами от ударов по голове… Просил немедленно ему перезвонить, если что-нибудь обнаружится. Все остервенели, как с бодуна, а Лева – крайний!
– И что? – нетерпеливо выпалил Толик, кивая в сторону плотно прикрытой двери, рядом с которой стояла каталка для транспортировки трупов из ячеек холодильной камеры на столы. – Ты посмотрел?
– Посмотрел… – нехотя кивнул врач и замолчал, не решаясь продолжить. Наконец, с явным раздражением поставив кружку на свежевымытый гранитный стол для вскрытия трупов, он поднял на Бакулу бегающие из стороны в сторону, как у наркомана, блеклые глаза. – Мне плевать, какие у вас там на Литейном разборки, но вмешиваться в них я не желаю, ясно? Достали уже… Уйду к чертовой матери в похоронную фирму жмуриков гримировать, давно уже приглашали! И денег – не сравнить, и хлопот никаких!..
– Ты нашел что-то, да? – не удержав себя в руках, Бакула схватил патологоанатома за отвороты заляпанного каплями крови голубого халата и рывком притянул к себе. – Говори же, ну!.. Нет, лучше я сам посмотрю! – И опер с упорством трактора поволок упирающегося тщедушного врача к массивной двери в мертвецкую. – Шевели копытами, бляха-муха!
– Да подожди ты, псих! – Путем отчаянных усилий эксперту удалось вырваться из захвата, с треском порвав при этом маневре одежду по шву. – Я в ваши дурацкие игры не играю, понятно? Напишу в новом заключении все, как есть, а старое – порву! Дальше разбирайтесь сами!
– А как есть? – немного сбавив натиск, но жестко спросил старлей, остановившись в шаге от мертвецкой и испытующе взглянув на бормочущего под нос нечто бессвязное судебного медика. – Лева, я тебя умоляю, не тяни! У меня есть серьезные подозрения, что Дреева просто убили, понимаешь? А потом разыграли спектакль с перестрелкой… Разве тебе не в падлу прикрывать эту суку Трегубова, а? Они все там заодно, в кабинетах, на теплых местах со взятками, им лишь бы дело замять, не привлекая лишнего внимания, и – все! Наплевать, что правильного мента убили, главное – чтоб шума не было!
– Завтра же подам заявление на увольнение, – тихо пробормотал врач, излишне торопливо доставая из бокового кармана пачку сигарет и без устали щелкая не желающей давать огонь зажигалкой. Наконец по лаборатории поплыл горьковатый табачный дым. – В общем, так… Тому начальнику я еще не звонил, только собирался, как ты пришел… – не глядя на опера, глухо сообщил эксперт. – Короче, у твоего капитана на левой стороне черепа почти незаметная на первый взгляд, но глубокая свежая вмятина от удара тяжелым предметом. Однако умер он от выстрелов в сердце. Все! Доволен?
– Ты сейчас перепишешь свое заключение, верно, Лева? – с нажимом произнес Бакула, пристально глядя на врача. – Или следак приказал тебе поступить иначе? Он тебе угрожал?..
– Я напишу правду! – четко выговаривая каждое слово, процедил милицейский патологоанатом. – А дальше сами разбирайтесь… Извини, мне нужно работать, еще четыре жмурика на очереди. – Кивая на лежащие на соседних столах трупы, прикрытые простынями с торчащими из-под них ногами, Лев повернулся спиной к Бакуле и, подхватив кружку с чаем с влажного, местами выщербленного гранита, направился в дальний угол лаборатории, к стеклянному стеллажу, в котором хранилась посуда, заварочный чайник, сахарница и открытая пачка печенья.
Присутствие вскрытых покойников уже давно не отражалось на аппетите работающих в центре докторов…
Беспредельщик любуется панорамой Питера
Двое одетых и гладко выбритых верзил из охраны смотрящего встретили Чахлого в холле подъезда элитарной многоэтажки и, мгновенно обыскав на предмет наличия оружия, молча сопроводили в скоростной VIP-лифт, в отличие от соседнего, общего, специально предназначенный для обслуживания.
Стремительно взлетев на шестнадцатый этаж, лифт с тихим звонком открыл матово поблескивающие двери, и троица оказалась в просторном, ярко освещенном помещении, где, кроме раскидистой зеленой пальмы в мраморной вазе и кожаного дивана, гостя встретили еще двое охранников, своим внешним видом больше напоминающих клерков из банка, чем бодигардов.
Первая парочка тут же вернулась дежурить вниз, а один из оставшихся телохранителей, во второй раз охлопав презрительно фыркнувшего Чахлого по корпусу, нырнул в единственную, выходящую в холл бронированную дверь с кодовым замком и, получив разрешение босса впустить гостя, посторонился, давая возможность Чахлому войти в апартаменты…
Недавно назначенный московским сходняком на освободившееся место смотрящего вор в законе Вишня – в миру дважды судимый за разбой и хулиганство гражданин Красин Святослав Эдуардович – сидел в кожаном кресле возле протянувшегося на всю ширину каминного зала пуленепробиваемого окна и, задумчиво глядя на не спеша проплывающие по зимнему небу облака, потягивал янтарный вискарик из объемистого четырехгранного стакана.
Оглянувшись на братка, остановившегося на пороге и невольно оторопевшего не столько от окружающей роскоши, в которой изволил пребывать новый смотрящий, сколько от потрясающей панорамы города с высоты птичьего полета. Вишня щелкнул пальцами и лениво указал гостю рукой на кресло напротив.
Чахлый сбросил куртку на расположенный у стены бархатный диван, пересек зал и сел, покосившись на стоящую на стеклянном столике бутылку и второй, видимо специально предназначенный для него, стакан.
Вишня перехватил взгляд братка и молча опустил отекшие от неправильного образа жизни покрасневшие веки, разрешая плеснуть ему в пустой стакан дорогой, пахнущей дубовой корой шотландской самогонки.
– Ну здравствуй, Чахлый, – дав возможность братку наполнить емкость, отпив сам глоток и поставив виски на столик, произнес смотрящий. После чего закурил, сложил руки на трехскладчатом, втиснутом в белоснежную рубашку огромном животе и внимательно, из-под бровей, посмотрел на гостя.
– Здорово, Вишня, – без тени робости ответил Чахлый, облизав губы и вернув пойло на столик. Он терпеть не мог виски и отхлебнул его только из уважения к авторитету и положению вора. – Хорошая у тебя квартирка, а вид – просто отпад… Зачем я тебе понадобился? Между прочим, ты своим звонком сдернул меня прямо с бабы!
– Да вот, наслышан про твои подвиги, познакомиться захотел, – словно оправдываясь, растянул толстые жабьи губы и развел пухлыми короткими руками Вишня. – Как-никак, а умные люди именно меня поставили за порядком в городе смотреть. С меня, случись что о-очень нехорошее, и спрашивать будут… А ты, я слышал, никаких понятий не чтишь, сам себе господин? – прищурился вор, не спуская глаз с Чахлого.
