дома, тогда и наговорятся досыта.
Улеглись рано, поскольку без электричества, при керосиновой лампе, какая работа? Конечно, в декабре и утром особого света нет... Но все же Николай рассчитал, что не позже двух часов дня они, пожалуй, уже тронутся в дорогу и к ночи будут в Завойском. А там им помогут быстро разгрузиться, там не лес, рук найдется много.
Николая уложили в чистой горнице, а Марина попросила бабушку постелить ей на широкой лавке в кухне, хотя Наталья Ивановна предлагала устроиться с ней в спаленке.
Марина думала, что после такого дня она заснет как убитая, но сон не шел и не шел. То ли на лавке было слишком жестко, то ли еще почему... Выбравшись из-под одеяла, Марина кое-как оделась на ощупь, нашла свои сигареты, зажигалку, прокралась в сени...
Наружная дверь тихо скрипнула, и Марину сразу охватило ночным морозцем, свежим, льдистым, пахнувшим почему-то хвоей и воском... Поежившись, Марина прикурила. Слабенький свет зажигалки выхватил из темноты ее руки, поцарапанные за день, и Марина снова вспомнила, как в детстве хвалила ее бабушка: «Золотые у тебя руки, внученька...» И как потом, в Питере, она быстро отвыкла делать что-либо этими самыми руками... все прислуга да прислуга...
Дверь снова пискнула по-мышиному, на плечи Марины легла толстая пуховая шаль.
– Простынешь, дурочка, – шепотом сказала Наталья Ивановна.
– Тебе тоже не спится? – так же шепотом спросила Марина. – Может, жаль уезжать отсюда?
– Чего жалеть-то? – возразила бабушка, обнимая Марину. – Не все ли равно, где доживать последние годочки? А там, сама же говоришь, Нина в соседнем доме, чего уж лучше? Да и не в чужое место перебираюсь, я в том поселке сколько лет прожила-то! И замуж там вышла, и детей подняла...
Но Марина чувствовала, что бабушку все же терзают какие-то сомнения. Какие? Почему? Не имело смысла спрашивать. Отменить переезд было уже невозможно.
– А ты-то чего не спишь?
– Да так, вспоминается разное, – сказала Марина и тут же пожаловалась: – Да еще поганки вчера по дороге приснились, когда в тракторе задремала. Такие противные!
– Поганки – это к добру, – сообщила Наталья Ивановна.
– Но они какие-то неправильные были, – уточнила Марина. – Синие и по стене вились, как хмель.
Наталья Ивановна рассмеялась:
– Эко ты... Сколько лет в Питере прожила, ученая стала, а все из-за снов тревожишься.
– Ну, бабуль, ты и сама знаешь: сны иной раз вещими бывают. А я в том сне через стену прыгала, через красную кирпичную.
– А поганки-то тут каким боком? – удивилась Наталья Ивановна.
– Они всю ту стену заплели.
– И что? – заинтересовалась наконец бабушка.
– Я через стену перепрыгнула, а поганки не задела, – похвасталась Марина.
– Вон оно как... Что ж, значит, какую-то преграду в самой себе ты одолела, внученька, и забудь об этом. Сон – он ведь просто сон, и ничего больше.
– Да знаю я, – ворчливо сказала Марина.
Они еще немного постояли на крыльце, обнявшись. Марина докурила сигарету, но так и не решилась пока что задать бабушке тот главный вопрос, ради которого, собственно, и затеяла всю эту поездку.
Кто ее настоящий отец?
Коза упиралась, не желая подходить к тракторному прицепу, и Николай не долго думая схватил лохматую красотку поперек туловища, поднял и понес. Коза брыкалась и мекала, изо всех сил стараясь вырваться из мощных рук тракториста.
– Чует, что больше родного дома не увидит, – сказала Наталья Ивановна. – Коза и та понимает... Ну да ладно. Бери-ка вон ту корзину, Мариночка, и еще тот мешок прихвати, они не тяжелые. Вроде все, ничего не забыли. А куда я там козу-то поставлю? Есть там сарай какой?
– Дровяной только, – огорчилась Марина, с сочувствием наблюдавшая за козой. – Но можно будет к нему пристроечку сделать, это ведь совсем нетрудно.
– Может, и нетрудно, да тоже денег стоит, – сердито сказала Наталья Ивановна.
– Да плевать на деньги! – рассердилась Марина. – Для чего же они и нужны-то, если не для хорошего дела?
Наталья Ивановна как-то странно посмотрела на нее, но промолчала. А Марина вдруг сама удивилась собственным словам. На деньги – плевать? Нет уж, деньги она любит. Но бабушку любит все-таки сильнее. И для нее действительно не жаль потратиться, лишь бы она хорошо устроилась в новом доме, удобно, чтобы ей спокойно было... хотя она и не родная Марине.
И вот они наконец отправились прочь от старой жизни, прочь от забытой всеми деревушки, где теперь и вовсе не осталось ни единой живой души... Марина то и дело оглядывалась, пока почерневшие от времени и непогоды домики не скрылись окончательно за голыми деревьями, но Наталья Ивановна не обернулась ни разу. Она сидела в кабине шумного трактора, сурово сжав губы и глядя только вперед. Марина в очередной раз подивилась твердости бабулиного характера. Кремень, а не женщина!
А Марине снова и снова вспоминались детские годы, и бесконечный труд, и маленькие радости, и забота бабушки... Лишь теперь, прожив много лет в прекрасных, даже роскошных условиях в Петербурге, Марина научилась понимать, как трудно было Наталье Ивановне растить брошенную отцом девочку вот здесь, в лесу, и каких это требовало усилий...
Так они и промолчали почти всю дорогу, думая каждая о своем. Лишь немножко поговорили о разных пустяках, когда остановились, чтобы перекусить.
В Завойское они вкатили в десятом часу вечера и торжественно подъехали к дому, в котором предстояло теперь жить Наталье Ивановне. Дом сиял чистыми окнами, внутри горел свет, на крыльцо навстречу переселенцам выбежала взволнованная, радостная Нина Павловна.
– Наташа! Вот счастье-то, приехала наконец!
Наталья Ивановна с достоинством спустилась из кабины на землю, обняла подругу – но тут же вся ее напускная важность куда-то подевалась, и, смахнув с глаз выступившие слезы, Наталья Ивановна сказала:
– А уж я-то как рада, что к вам сюда выбралась! И представить не сможешь.
– Пожалуй, что и не смогу, – согласилась Нина Павловна. – Мне в лесу жить не приходилось. Да идем в дом-то, идем скорей! Коля, оставь все это до завтра! Утром разгрузимся, ладно?
– Разгрузиться утром мы можем, конечно, – ответил тракторист. – Да только козу с курами не след оставлять на ночь в прицепе. Куда бы их пристроить? И покормить не мешает.
– Коза? – всплеснула руками Нина Павловна. – А я и не подумала... Сейчас, сейчас все устроим!
Устройство живности заняло не слишком много времени, и скоро уже все умылись и сели за роскошный стол, накрытый Ниной Павловной ради приезда старой подруги.
Выпили по стопочке коньячку, потом еще по чуть-чуть, потом еще... И как же вкусны были и жареная крольчатина, и соленые рыжики, и печеная картошка, и свежий деревенский хлеб...
Да, в Петербурге таких вещей не найдешь, думала Марина, там и хлеб-то безвкусный по сравнению с этим, а уж рыжики... Рыжики есть, конечно, в очень дорогих ресторанах, только что же это за грибы, если их подают в хрустальной салатнице, да еще и заправляют маслом и луком? Нет, лук – это только к груздям. А настоящий рыжик должен лежать в деревянной расписной миске сам по себе, без приправ, потому что только так можно расчувствовать его вкус, подлинный вкус хвойного леса, летнего дня, теплого дождика...
Уж как Нина Павловна договорилась с мужиками и какое количество людей она нанимала, Марина и гадать не стала, только оказалось, что к приезду Натальи Ивановны туалет и ванна в новом доме уже начали функционировать. Правда, канава в огороде еще не была засыпана, а яма у дальнего забора не прикрыта щитом, да и дыры, наспех пробитые в стенах для проводки труб, временно заткнуты пучками пакли... но все работало!
Хлопотливая бабушкина подруга сообщила, что все оставшиеся работы будут полностью закончены в течение двух дней. И так оно и вышло. У Марины просто голова шла кругом от стука молотков, топота чужих ног... и она не переставала изумляться тому, как споро и аккуратно работают нанятые Ниной Павловной
