– Ну, не знаю... У меня и времени-то свободного нет. Ты же сам говоришь – несколько дней. Где я их возьму?
– Постарайся как-нибудь. Если захочешь – найдешь.
– Да, конечно, возможно все, чего мы по-настоящему пожелаем, – усмехнулся Валентин. – Вот только я не уверен, желаю ли я этого по-настоящему.
– А ты напрягись, разберись в себе, – посоветовал Сергей Пафнутьевич. – Исследуй всерьез глубины собственной личности.
Этим он окончательно добил племянника. Исследование себя было чрезвычайно модным занятием в среде творческой молодежи, об этом сообщил Дикулову психолог. Так что Сергей Пафнутьевич попал в точку, дважды намекнув, что музыкант сам себя не знает.
– Ладно, я подумаю. Позвони дня через два-три, – решил Валентин.
А Сергей Пафнутьевич, вернувшись домой, почему-то вспомнил, как в школьные годы однажды ходил с младшим братом на рыбалку. И как ему весело было наблюдать за тем, как умирает рыба, как белеют ее пустые стеклянные глаза... а младший брат внезапно расплакался и убежал домой. После того Петя никогда в жизни не ел рыбы. Дикулов смеялся над ним... тогда.
Но теперь он, кажется, начал понимать младшего брата.
Ольга больше не заговаривала о том, чтобы пристроить Марину в театральные мастерские, и Марина сделала из этого вполне естественный вывод: главный бутафор счел ее полной бездарью. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Или все-таки хотелось? Марина старалась об этом не думать.
Но почему-то она очень часто вспоминала бутафора. И как они познакомились, и как разговаривали, и как прощались... Чего уж там было вспоминать, непонятно. Мужик как мужик, средней внешности, среднего роста, солидного возраста – под сорок...
Ольга представила его Марине довольно торжественно:
– Вот, Мариночка, это и есть Михаил Игнатьевич, главный специалист бутафорского цеха. – И сразу отошла, предоставив их двоих друг другу.
– Лучше просто Миша, – поспешил сказать главный бутафор. – Меня никто по отчеству не величает.
А он действительно не Михаил, а именно Миша, подумала тогда Марина, ему так больше подходит. И сказала:
– Теплое у вас имя.
– Вот как, теплое? – засмеялся бутафор. – А у вас имя изысканное, благородное.
– Ой, вот уж чего...
Марина умолкла на полуслове. Благородное? Смешно, честное слово. Благородная дева Марина пасет козу и рвет траву для кур. Ищет маслята под залитыми солнцем янтарными соснами...
Тряхнув головой, Марина вернулась к реальности. Что это на нее вдруг накатило? Глупо.
– Мне Ольга все твердит про вашу работу, – сказала она. – А я даже не знаю, что делают бутафоры, что значит это слово.
– О! – восхитился Михаил. – Вы, значит, далекий от театра человек.
– Это уж точно, – согласилась Марина. – От театра я далека. В детстве бывала несколько раз в «Зазеркалье» и в кукольном, и все.
– Тогда у вас впереди множество абсолютно новых радостей, – серьезно сказал Михаил. – А бутафоры занимаются всем на свете.
– Как это? – широко раскрыла глаза Марина.
– Давайте-ка вон там на кушетке сядем, я вам вкратце расскажу, – предложил Михаил.
Они устроились в углу, в стороне от интеллектуального сборища, и перед Мариной раскрылся фантастический мир бутафорского цеха...
Например, в какой-то момент на заднем плане сцены должен проплыть трехмачтовый корабль под всеми парусами. Кто построит этот корабль, да так, чтобы он выглядел совсем как настоящий? Бутафоры. Или у сказочного принца должен висеть на поясе старинный кинжал в ножнах, изукрашенных драгоценными камнями. Кто сотворит и кинжал, и ножны? Опять же бутафоры. А всякие там корзины с яблоками и виноградом, кувшины, сундуки, телеги... да мало ли вещей появляется на сцене во время спектакля! Кто их делает?
У Марины просто голова пошла кругом.
А Михаил по мере рассказа все больше увлекался, впадал в азарт. Он говорил о том, как соорудить венецианский фонарь, какой краской лучше всего покрасить картонную гондолу, а какой – металлические конструкции, как и чем заливается стекло, когда нужно имитировать средневековые витражи... Да, он по- настоящему любил свое дело. И отлично знал его.
Марина уже всей душой рвалась в бутафорские мастерские. Хотя бы для того, чтобы увидеть все собственными глазами.
Но вечер кончился – и Михаил исчез. Уже и март подходил к концу, по городу носился тревожный весенний ветер, будораживший ум и сердце, и солнце время от времени высовывало нос из-за тяжелых мокрых облаков, намекая, что уже скоро оно окончательно возьмет власть над миром... а бутафор так и не позвонил.
Марина, у которой началась весенняя бессонница, не находила себе места. Ну почему она не взяла у Миши телефон? Дура самоуверенная! Решила, что он обязательно поспешит позвонить сам, что, конечно же, в ближайшие дни пригласит ее в свой цех... а уже почти три недели прошло, и что? И ничего.
Марине даже с Ольгой не хотелось видеться в эти дни. Зато она почему-то, ни с того ни с сего, вспомнила, что у нее вообще-то есть двоюродный брат... То есть вроде бы и не брат, потому что он племянник Дикулова, но все равно бабушке-то он настоящий внук? Настоящий. Так почему же бабушка о нем никогда не упоминала? Как будто его и на свете не существует. Очень интересно.
Телефон Валентина Дикулова был у нее записан давным-давно, когда Марина еще училась в школе. Тогда отец... то есть Дикулов предложил ей позвонить двоюродному брату, познакомиться с ним. Но Валентин от встречи отказался наотрез, чем несказанно обидел Марину. И больше она о нем не думала, не желая признавать родню в таком отвратительном типе.
Зато теперь Марину разобрало любопытство.
Что-то тут было не так. За странным поведением родни явно скрывалась какая-то тайна. Ведь отец Валентина был младшим братом Дикулова, они вместе росли в совхозе, почти одновременно перебрались в Петербург, а потом младший из братьев почему-то умер. Марина не знала почему. Дикулов никогда не говорил об этом.
Может быть, в этом и разгадка?
Марина позвонила Валентину днем, но какая-то женщина (похоже, его мать) ответила, что Вали нет и скорее всего он вернется поздно. Марина позвонила в девять вечера – еще не пришел. Позвонила в десять – пока не вернулся. И только в двенадцатом часу ночи она услышала наконец в трубке голос музыканта.
– Алло, слушаю!
– Добрый вечер, – вежливо сказала Марина. – Это твоя двоюродная сестра.
– О! Чем обязан? – удивленно откликнулся Валентин.
Марина решила, что незачем разводить дешевую дипломатию, и брякнула прямо:
– Разговор есть, только не телефонный. О бабушке.
– О какой еще бабушке? – Музыкант, кажется, действительно не понял, о ком идет речь.
– То есть как о какой? – удивилась, в свою очередь, Марина. – О твоей, конечно. О Дикуловой Наталье Ивановне.
– С чего вдруг? Она же умерла.
Марина задохнулась от ужаса.
– Когда?!
– Давным-давно, – спокойно сказал Валентин. – А чего ты вдруг переполошилась?
У Марины отлегло от сердца. Вот оно что...
– Ты меня испугал. Я подумала, с ней что-то случилось. А насчет «давным-давно» позволь уточнить. Я была у нее осенью, и, представь, она прекрасно себя чувствовала.
