– Я не буду его отговаривать. Я просто его убью.
Ворон взглянул на вождя недоверчиво.
– Он силен.
Бычеголов пожал могучими плечами.
– Я тоже. Да и ты мне поможешь. Вдвоем как-нибудь со-владаем.
– Этот упырь не простой упырь, – возразил Ворон. – Он умеет летать.
– Значит, придется оборвать ему крылья, – небрежно проговорил Бычеголов.
Ворон хотел идти, но передумал. Снова посмотрел, как вождь вощит свой огромный лук, и спросил:
– Что говорит Белнон об исходе битвы?
– Ничего, – ответил Бычеголов. – Говорит, что будущее окутано черным туманом и сквозь этот туман трудно что-нибудь разглядеть.
Ворон помедлил пару секунд, собираясь с духом, и негромко поинтересовался:
– А Диона? Ты спрашивал ее?
Бычеголов сверкнул на Ворона недобрыми глазами.
– Нет.
– Но…
– Иди, ложись спать. Завтра будет трудный день.
Ворон еще несколько мгновений постоял, ожидая, не скажет ли вождь чего-нибудь еще, потом повернулся и откинул нетвердой рукой полог шатра. На душе у него было тревожно.
Диона погладила пса, свернувшегося у ее ног клубком.
– Сиди смирно, Черныш.
Она сама не знала, почему назвала собаку именно так. Кличка Черныш всплыла у нее в голове сама собой.
– Сиди тут, карауль, – сказала Диона. – А я пойду прогуляюсь.
Диона вышла из своего маленького шатра-шалаша, сплетенного из веток, и посмотрела на темное ночное небо. Звезды и луну скрыли мороки.
Тяжелы были думы Дионы.
Советник Велигор, с которым она рассталась несколько ночей назад, не вернулся и не прислал никаких вестей. Диона думала, что бедняга сгинул в лесу. Но вскоре пришло ужасное известие. Соглядатаи Бычеголова донесли, что советник Велигор опоил князя Егру ядовитым зельем и сбежал из княжьих палат. Охоронцы преследовали и настигли Велигора, но он их всех убил и скрылся в неизвестном направлении.
Диона никогда бы не поверила, что Велигор способен на такое. Впрочем, Велигора и самого могли опоить. Ядовитых зелий существует множество.
Теперь нужен был новый посланник. А где его взять? В последнее время Диона стала замечать, что Сила покидает ее. Она уже не могла внушать свои мысли всем, но лишь некоторым. И теперь ей понадобился такой посланник, душу которого легко можно сломить.
Прогуливаясь по ночному стану, Диона сама не заметила, как дошла до шалашика Глеба-Первохода. Сам Глеб спал у потухшего костра. А рядом с ним, свернувшись калачиком и прижавшись к Глебу сутулой спиной, лежал нелюдь-коротышка с мохнатым телом и лысоватой головой.
От спящих за версту разило водочным перегаром. Диона знала, что нелюди не пьют хмельных напитков, и удивилась, увидев, что коротышка пьян.
«Этот Первоход любого уговорит», – подумала Диона.
Она снова, еще пристальнее, посмотрела на мохнатого нелюдя. Вот кто ей нужен!
– Кирлымкумайрген, проснись, – тихо прошептала Диона.
Нелюдь тут же открыл глаза и посмотрел на девушку.
– Подойди ко мне, Кирлымкумайрген, – приказала она.
Коротышка разомкнул губы и хрипло пробормотал:
– Меня зовут Анчутка.
– Тебя зовут Кирлымкумайрген, нелюдь.
Коротышка поднялся с травы, потер заспанную физиономию и сказал:
– Я не недюдь. Я домовенок. Домовенок Кузя. Глеб так сказал.
Диона усмехнулась.
– Здорово же ходок прополоскал тебе мозги, нелюдь. Ты нелюдь, и зовут тебя Кир… – Диона махнула рукой: – Ладно, пусть будешь Анчутка. Смотри на мою руку, Анчутка!
Диона выставила перед собой руку, ладонью вперед. Коротышка уставился на темный глаз, открывшийся посреди ладони.
– Ты слышишь только мой голос, – властно проговорила Диона. – Ты видишь только меня. Повтори.
– Вижу только тебя. Слышу только тебя, – покорно повторил нелюдь.
– Молодец. А теперь слушай, что я тебе скажу…
И Диона заговорила тихим, монотонным голосом. Коротышка слушал внимательно, время от времени кивая головой. Наконец Диона закончила и спросила:
– Все ли ты понял, Анчутка?
– Все, – ответил коротышка.
Он поднялся на ноги, повернулся и зашагал к лесу, но Диона остановила его:
– Подожди. Заговорю от лесной нечисти.
Она раскрыла губы и подняла руку для заговора, но остановилась в растерянности. Как же его заговаривать, коли он сам – нечисть?
Несколько мгновений Диона размышляла и вдруг улыбнулась: заговаривать его нужно не от нечисти, а от людей.
Диона оглядела Анчутку с ног до головы. Бурая шерсть, босые ступни, похожие на раздвоенные копытца. Диона вытянула руку и быстро что-то зашептала.
– …от людской злобы… оставайся неузнанным… – уловил, навострив уши, Анчутка.
Мохнатая шерсть коротышки пришла в движение, волоски ее переплелись и превратились в волокна ткани. Не прошло и десяти секунд, а на Анчутке уже – заместо бурой шерсти – красовался маленький кафтанчик, под ним – коричневые штаны, а на ногах – яловые сапожки. Теперь он был похож на маленького мужичка с заспанным лицом, клочковатой бороденкой и встрепанными, реденькими волосами.
Дело было сделано, и Диона опустила руку.
– Теперь ступай! – приказала она.
Анчутка кивнул, повернулся и скрылся в зарослях.
Идти по ночному лесу было Анчутке несложно. Воздух, конечно, был по-ночному холодный, но уж как ни крути, а это лучше, чем дневная жара.
Несколько верст прошел Анчутка, не зная беды, а потом вдруг остановился и растерянно уставился вперед. Перед ним мерцало большое озеро. Плавать Анчутка не умел, а обходить озеро стороной долго и рискованно.
Коротышка поднял к небу лицо и спросил:
– Госпожа моя, что мне делать?
– Плот, – услышал он тихий голос, похожий на шорох травы, пригибаемой налетевшим ветром. – Сделай плот…
Анчутка улыбнулся. В самом деле, как это ему самому не пришло в голову?
Нелюдь быстро набрал веток для плота. Вскоре две связки хвороста, перевязанные ивовыми прутьями, были готовы. Анчутка спустил их на воду и вошел в озеро сам. Скользя по илистому дну, он толкнул плотик вперед сквозь стену камыша.
Под ногами Анчутки расползались стебли и корневища болотных трав, вокруг булькали, выныривая на поверхность, пузырьки болотного газа.
Грязная жижа, поднятая ногами Анчутки со дна, расплывалась в воде темными пятнами, и желтые лилии мерно покачивали своими чашами-головками от поднятых его движениями волн.
Камыш кончился, и плотик Анчутки выплыл на простор чистой воды. Толкая вперед связки хвороста, Анчутка, бултыхая под водой ногами, плыл за ним.
Плыть было холодно и страшно. Коротышка думал только об одном: если плотик расползется, ему
