въехала, громыхая, в город и резво покатила по лужам.
Не доезжая до торжка версты, Глеб спрыгнул с телеги, поправил сумку и наголовник и зашагал по мокрой улице, обходя лужи и спящих на сухих местах нищих и собак. Лицо Первохода были скрыто под наголовником. Широкий суконный плащ скрывал ножны с заговоренным мечом и заплечную кожаную кобуру с огнестрельной ольстрой.
Возле кружала «Три бурундука» Глеб остановился и задумчиво посмотрел на вывеску, приглашающую войти в кружало и отведать «особенного бодрящего сбитня, приготовленного по писанке тетки Яронеги».
Чуть в стороне от кружала, на сухой, вытоптанной площадке, за невысоким частоколом, толпа мужиков натравливала трех бойцовских петушков на бродягу, одетого в засаленные лохмотья. Мужиков было десятка полтора. Бродяга, испуганно сжавшись в комок, отбивался от разъяренных птиц ногой, обутой в драный лапоть.
Мужики хохотали. Они вошли в раж и уже не могли остановиться.
– Чего ему петухи! – смешливо заорал один. – Надо притащить пса – да покрупнее!
– Верно! – крикнул другой. – Только где ж его взять?
– Да вон Афанас идет со своим Борзякой! Эй, Афанас!
– Афанас! – закричала толпа. – Афанас, тащи сюда своего пса!
Толстый, угрюмый мужик в коричневом полукафтане, ведущий на веревке такого же толстого и угрюмого пса, остановился и оглянулся.
– Чего разорались-то? – хмуро отозвался он.
– Дай нам своего пса! – крикнул кто-то. – Хотим бродягу потравить!
– Щас, – злобно проворчал угрюмый толстяк. – Буду я калечить пса за-ради вшивого бродяги!
– Мы тебе отстегнем, сколько скажешь! – крикнул кто-то.
– Верно! – подтвердил другой. – Сбросимся и отстегнем!
Маленькие, заплывшие жиром, глаза Афанаса алчно заблестели.
– Хорошо! – сказал он. – Соберете жменюх меди, и я натравлю Борзяку на этого вшивого козла!
– Давай, братва, скидывайся, у кого сколько есть!
Зазвенела медь, и вскоре один из мужиков вывалил в толстую, мягкую ладонь Афанаса горсть темных медных монеток.
– Вот это дело, – усмехнулся тот. – А ну, босяки, расступись!
Мужики расступились, и Афанас потащил толстого, угрюмого пса на огороженную площадку, туда, где в углу, все так же сжавшись в комок и испуганно поглядывая на хохочущие рожи, лежал бледный и потный от страха бродяга.
– Давай! – ревела и ликовала толпа. – Куси его!
– Порви гада, Борзяка!
– Сожри вонючку!
Афанас выволок пса на площадку и стал натравливать пса на бродягу. Вскоре пес уже заливался яростным лаем и рвался с поводка, пытаясь ухватить несчастного зубами за ногу.
– Давай! – неистовствовала толпа.
– Спускай Борзяку!
– Рви!
– Куси!
– Сожри!
Когда Афанас уже готов был спустить своего толстого пса с поводка, кто-то крикнул высоким, звонким голосом:
– Эй, бездельники! Я к вам обращаюсь!
Мужики притихли и оглянулись. Возле кружала остановился всадник в длинном, заношенном до дыр плаще.
Осанка у всадника была гордая, но одет он был бедно и довольно неряшливо. Плащ, как было замечено выше, дырявый, полукафтан изношен так, что кое-где из него торчала изнанка, сапоги латаные, а на голове красовалась старенькая суконная шапка.
Сам всадник был худ и невысок, востронос и конопат. А лицо у него было столь молодое, что на нем даже усы с бородой еще не росли.
Большие серые глаза всадника блестели нервным, отчаянным блеском, будто он взял себе за правило побеждать безоглядной храбростью врожденную трусость. Однако на боку у всадника висел меч, и выглядел этот меч весьма внушительно.
– Оставьте человека в покое, мерзавцы! – крикнул всадник, сверкая своими серыми глазами. – Ну!
– Ступай своей дорогой, странник, – грубо проговорил кто-то из мужиков. – Не вмешивайся в наши дела.
– Топай, сударь, топай, – поддержал его другой. – Это наши мужицкие игры.
– Вот как? Мужицкие? – Юноша прищурил глаза и взялся за рукоять меча. – Ну, тогда я приказываю вам его отпустить. Тронете этого бродягу – будете иметь дело со мной.
Мужики переглянулись. В руках у некоторых из них Глеб увидел короткие дубины и железные кистеньки на цепках.
На лицах мужиков появилось сомнение. Выглядел незнакомец не слишком внушительно, но за его безоглядной дерзостью должно было что-то стоять. Ведь не станет человек бросаться со скалы башкой в гнилой омут, если не уверен, что выплывет.
– Ну! – прикрикнул незнакомец, ободренный молчанием мужиков. – Живо отпустите бродягу!
Мужики готовы были сдаться, и некоторые уже опустили кистени и дубины, но тут один из них – с красной, глумливой и отечной физиономией – выступил из толпы, поднял, ухмыляясь, камень, размахнулся и швырнул его в незнакомца.
Камень шлепнул лошадку по крупу, и та, испуганно заржав, задергалась на месте.
Несколько мгновений, кроме ржания лошади, ничего не было слышно. Мужики словно оцепенели. А потом кто-то хрипло проревел:
– Чего глядим-то, ребяты? А ну – бей его!
Толпа загудела, дубинки поднялись, железные кистеньки заскрипели на цепках.
– Вали! – гаркнул кто-то, и толпа, словно только и ждала этого сигнала, бросилась на всадника.
Нервный юноша, казалось, не ожидал такого поворота – пару мгновений он просто таращился на несущуюся на него толпу разъяренных мужиков, и лишь когда брошенный камень просвистел у него над самым ухом, выхватил из ножен меч.
Замелькали дубины, засвистели железные гирьки кистеней. В считаные мгновения незнакомец был сброшен со своего коня, а следом за ним на землю, с перебитыми ногами и окровавленным крупом, повалился и сам конь.
Глеб вытянул из ножен меч и шагнул к толпе драчунов.
– А ну – разойдись! – крикнул он и принялся мутузить мужиков голоменью меча.
Четверо или пятеро мужиков побросали оружие и схватились руками за разбитые головы и ушибленные бока. Глеб продолжил расчищать себе дорогу мечом, как вдруг до слуха его донесся отчаянный вопль:
– Помогите! Помогите!
Вопль был столь страшен, что битва замерла, и мужики, повернув головы, уставились на толстого Афанаса. Вылупив глаза, толстяк показывал на что-то коротким, пухлым пальцем. Взглянув туда, куда он указывал, мужики побелели от ужаса.
Бродяга, про которого в пылу битвы все как-то позабыли, сидел в углу огороженной площадки и с аппетитом пожирал задушенного пса. Человеческого во внешности бродяги осталось мало.
– У него клыки, – прошамкал один их мужиков разбитым в кровь ртом.
– Да ведь это…
– Оборотень! – крикнул Афанас.
Бродяга вздрогнул от его крика, отшвырнул пса и вскочил на ноги.
– Темная тварь! – завопил кто-то.
Мужики бросились врассыпную. Оборотень молниеносно перемахнул через невысокий частокол, схватил
