– Ну, гляди, – усмехнулась ведьма и вновь повернулась к своему вареву.
Долго еще ждала Улита. И все нетерпеливее делалось ей на душе, все волнительнее – на сердце. Она уж готова была поторопить ведьму, но вдруг ей показалось, что за окошком промелькнула тень. Будто кто- то на миг прильнул к стеклу, а затем быстро отпрянул.
Улита насторожилась. Подумала было сказать об этом ведьме, но не решилась. Не хотелось ей отвлекать старуху от колдовского варева.
И тут вдруг дверь распахнулась, и в избу вошел человек, закутанный в плащ. Улита вздрогнула и сжалась на своей лавке, испуганно уставившись на гостя.
4
Ведьма перестала мешать зелье и повернула уродливую голову к двери. Человек шагнул на середину избы и произнес мягким, воркующим голосом:
– Сказал бы тебе «здравствуй», ведьма, но не хочу, чтобы ты здравствовала. Наконец-то я нашел твое логово!
Говор выдавал в нем иноземца. Мужчина был обычного роста, строен и гибок на вид. Черные, как смоль, и вьющиеся волосы его были схвачены на затылке ленточкой, а на смуглом, миловидном лице плясали тусклые отблески печного огня.
– Чего тебе нужно и кто ты такой? – резко спросила старуха.
Мужчина шагнул вперед и положил руки на рукояти двух кинжалов, торчащих из-за пояса.
– А ты не узнаешь? – холодно спросил он.
Ведьма качнула головой:
– Нет.
– Месяц назад мы приходили к тебе, ведьма. С купеческою дочкой Вырицей, которую Господь послал мне в утешение за все мои беды и несчастия. Неужели ты меня не помнишь, мерзкое исчадие тьмы?
Ведьма пристально вгляделась в лицо нежданного гостя.
– Толмач? – По морщинистым губам старухи скользнула усмешка. – Я могла бы сразу догадаться по твоей замысловатой речи. Значит, ты жив, «сеньор Рамон»?
– Как видишь.
Старуха выпустила из пальцев ложку и опустила руку. Со своего места Улита видела, что пальцы ведьмы потянулись к кочерге, но гость этого видеть не мог.
– А я слышала, что тебя бросили в темницу и что ты там сгинул, – сказала старуха.
Толмач Рамон нахмурился и сухо возразил:
– Люди склонны преувеличивать. Я вернулся, ведьма. И вернулся с единственной целью: отправить в ад ту, кто более всего этого заслуживает.
– Если хочешь, чтобы я тебя поняла, выражайся проще.
– Куда уж проще? Я обещал, что вернусь и убью тебя, ведьма. И я вернулся.
Улита, все это время сидевшая молча, почувствовала злость. Нежданный гость помешал осуществлению ее плана. Она вскочила с лавки и резко вопросила, обращаясь к старухе:
– Что нужно этому человеку? Почему он так разговаривает с тобой?
Незнакомец вынул из-за пояса два кинжала и выставил перед собой мерцающие клинки.
– Кем бы вы ни были, сеньора, стойте на месте! – велел он Улите. – Если вы ни в чем не виноваты, клянусь Девой Марией, я отпущу вас. А если виноваты… Что ж, тогда я помолюсь за вашу грешную душу.
Морщинистое лицо ведьмы перекосилось от злобы.
– Ворвался ко мне в дом, размахиваешь кинжалами! – свирепо выкрикнула она. – Да с чего ты решил, что я все это стерплю? И с чего ты решил, что на мне есть какая-то вина?
Рамон качнул головой, как бы заранее отметая все ее доводы, и сказал:
– Ты околдовала меня, ведьма.
– Чушь!
– Ты околдовала меня, и не смей этого отрицать. Я любил Вырицу. Но ты затуманила мне взор и заставила совершить гадость. Я никогда тебе этого не прощу.
Улита видела, как длинные, костлявые пальцы ведьмы обхватили рукоять кочерги. Старуха посмотрела на гостя холодным, неприязненным взглядом и сказала:
– Ты ошибаешься, толмач. Я ворожу, но не привораживаю.
– Да ну? А что за варево кипит у тебя в котле? Кого еще ты собралась приворожить, ведьма?
Колдовское варево в котле забулькало. Улита не смогла больше ждать. Она вскочила с лавки, подбежала к ведьме, выхватила у нее из пальцев прядку волос и швырнула ее в котел.
Ведьма схватила кочергу и попыталась ударить Рамона, но смазливый толмач легко выбил кочергу у нее из рук и приставил к горлу старухи острые кинжалы.
– Молись своим богам, ведьма, – яростно проговорил он. – Ибо в сей момент я отправляю твою черную душу в адское пек…
Вдруг толмач замолчал. Несколько секунд он стоял молча и неподвижно, как громом пораженный, затем повернулся и взглянул на Улиту.
– Диабло… – тихо прошептал Рамон и вложил кинжалы в ножны. – Non si sa mai… Как же я сразу не разглядел?
Он повернулся к Улите и медленно двинулся к ней.
– Ты чего? – испуганно выдохнула девка и попятилась к стене. – Чего задумал-то?
На оливковом лице Рамона появилось умиленное выражение.
– О, Боже, как мила она, – тихо проворковал он. – И нрав какой стыдливый. Как же я сразу сего не разглядел? Сударыня…
Рамон подошел к перепуганной Улите вплотную и вдруг опустился перед ней на колени.
– Сударыня, где были мои глаза? Почему я сразу не заметил вашей красоты?
– Ты это… – Улита продолжала пятиться, испуганно глядя на сумасшедшего толмача. – Ты не балуй.
– Вы – само совершенство, – с улыбкой продолжал смазливый толмач. – Позвольте мне преклонить пред вами голову, как перед самым красивым цветком в букете Господа.
И он склонил свою голову так низко, что длинные черные волосы его, выбившись из-под ленты, скользнули по дощатому полу.
– Я не понимаю… – пробормотала Улита и подняла взгляд на старуху: – Что это значит?
– Волосы, – просипела ведьма. – Где ты их взяла?
– С гребенки.
– С какой?
– Да вот с этой! – Улита выхватила из кармана маленький серебряный гребешок и показала его ведьме.
– Сударыня, где вы взяли этот гребешок? – взволнованно спросил Рамон.
– Нашла, – желчно проговорила Улита. – А тебе-то что?
– Воистину непостижимы дела твои, Господи, если ты так легко сводишь два юных сердца воедино в темном, проклятом доме, а помимо того, возвращаешь бедному страннику его вещь!
Он вынул из пальцев ослабевшей от изумления Улиты гребешок и убрал его в карман своего поношенного камзола.
– А теперь позвольте мне поцеловать вашу ручку, сеньорита, – с улыбкой умиления произнес Рамон, поймал руку Улиты и мягко приложился к ней губами.
Несколько мгновений Улита в полном изумлении таращилась на толмача, затем облизнула язычком пересохшие от волнения губы и хрипло спросила:
– Ты в самом деле так сильно меня любишь?
– Милая моя, я готов растерзать любого, кто осмелится сказать, что свет луны и солнца красивее блеска ваших прекрасных глаз.
Улита чуть прищурилась, внимательно разглядывая коленопреклоненного иноземца и о чем-то усиленно размышляя. Затем глаза ее блеснули, и она медленно проговорила:
– Один человек обесчестил и опозорил меня.
