Аня, бежавшая по пыльной деревенской улице, слышала, что далеко позади кто-то смеётся. У неё были золотистые волосы, доставшиеся в наследство от отца, и кожа бронзового оттенка. Нос, похожий на маленькую кнопочку, казалось, так и просил, чтобы на него нажал чей-нибудь палец. А рот был слишком большим по эллонским стандартам красоты.
Аня несомненно будет наказана, когда мать настигнет её, но это не волновало девочку. Наказания были повседневностью, как, например, обед. Они были неприятными, но их следовало переносить спокойно. Удовольствие заключалось в том, чтобы как можно дольше оттянуть момент, когда сильные руки матери обхватят её и прижмут к огромной груди, когда Сайор начнёт ругать её своим строгим высоким голосом, а затем потащит её назад, и Аня будет хныкать у неё на руках в напрасной попытке смягчить каменные лица взрослых людей, наблюдающих за её насильным возвращением домой.
Эти побеги были игрой.
Для человека в возрасте Ани это просто жутко интересная игра. Она пробежала мимо маленькой лавки, где выдавалась провизия, которую эллоны оставляли крестьянам, и лавочник помахал ей вслед. Это был толстый человек, толще всех в деревне. Ходили слухи, что часть провизии, находившейся в лавке,
Он улыбнулся Ане, как коллеге-преступнику, коллеге-конспиратору. Она помахала ему в ответ, но продолжала бежать, уже чувствуя запах полей. Лайанхоум был небольшим селением, но пересечь его из конца в конец — тяжёлая задача для маленьких ног, раньше она не добегала даже сюда. Дыхание с трудом вырывалось у неё из груди, кровь стучала в голове, как грохочущий водопад, но она не обращала внимания и на это.
— Остановите её!
Рин двигалась теперь не так быстро. Может, она и обогнала бы Аню, если бы они бежали наперегонки, но в данных обстоятельствах у девочки было преимущество. Сайор доверила её Рин, которая хоть и начала уже седеть, всё ещё была сильной и ловкой. Перед своим недавним рывком к свободе Аня дождалась момента, когда Рин уснёт. И сейчас девочка улыбалась, гордясь своей хитростью и сметливостью.
Лёгкие тоже готовы были разорваться, и она почувствовала, что бежит уже не так быстро. Она видела впереди открытое поле и собирала все оставшиеся силы, страстно желая бежать быстрее и быстрее. Там, на свободе, она создаст свой собственный дом: будет жить в пещере или построит шалаш в кустарнике; она будет ловить диких животных на обед и пить чистую воду из маленьких ручейков. Она будет дикой женщиной, и люди станут пугать друг друга и своих детей, говоря о ней шёпотом: «Спи, а не то Аня придёт за тобой». Она будет младшей сестрой неба и подругой ястребов.
От мечты её отделяла лишь узкая траншея, чёрной полосой пересекавшая поле её зрения. Даже несмотря на то, что её ноги уже подгибались от усталости, она преспокойно перепрыгнет через это препятствие к свободе. Последняя отчаянная попытка и…
* * *
Рин перекинула визжащего ребёнка через плечо и отрешённо зашагала назад через всю деревню, не обращая внимания на улюлюканье мальчишек (да и некоторых взрослых тоже), которые наблюдали за этой драмой, как за регулярным спортивным состязанием.
Рин была сердита на девочку. Не потому, что та убежала из дома: она была даже рада, что Аня в таком юном возрасте, проявляла хороший темперамент. Нет. Просто девочка выбрала для этого очень неподходящий момент. По двум причинам. Во-первых, она совершила попытку побега во время периода бодрствования в самом его начале, когда ещё не все, включая саму Рин, проснулись, но на улице было уже достаточно много людей. Аня могла бы сообразить: если хочешь сделать что-то незаметно, лучше выбрать период сна, когда те, кто не спит — на полях, и шансы обнаружить пропажу минимальны. Не спать в период сна было тяжёлым делом для ребёнка, но этому можно научиться, и Рин даже потратила какое-то время, чтобы показать Ане, как это делать. Рин, конечно же, не хотела, чтобы ребёнок убежал из деревни, но особенно сердилась на Аню за то, что она делала это отнюдь не лучшим образом.
Второй причиной гнева было то, что девочка выбрала для побега время, когда поблизости от Лайанхоума, как подозревали его жители, находился эллонский конвой. Если бы у солдат были основания подозревать… Рин поёжилась от этой мысли. Они бы уничтожили деревню и всё живое в ней, сожгли бы до основания дома, не оставили ничего, кроме дыма, пепла и обугленной плоти. Аня знала или должна была знать, что рисковала не только собой, но и всеми своими друзьями. Девочка либо игнорировала риск, либо была настолько глупа, что не могла оценить его серьёзность.
Глупость, Рин это помнила особенно хорошо, была причиной поражения в войне. Для Ани глупость была непростительна.
Рин вздохнула и ещё раз шлёпнула девочку по попке.
— Заткнись! — сказала она в ответ на крик.
Один из мальчишек засмеялся. Рин обернулась, и лицо его тут же изменило выражение, он вдруг обнаружил что-то страшно интересное у себя под ногами.
Аня стучала острыми маленькими кулачками по спине Рин, тщательно выискивая болевые точки. Но Рин не обращала на это внимания.
Сайор уже вернулась в дом и сидела, опершись локтями о кухонный стол и закрыв ладонями лицо. Было видно, что она плачет, но пытается скрыть слёзы.
— Что мы сделали плохого? — спросила она.
— Ничего, — ответила Рин, бесцеремонно бросив девочку на пол.
— Она — безобразный ребёнок! — сказала Сайор, открывая лицо и упираясь подбородком в ладони. — Сколько раз она вытворяла это? Двадцать? Тридцать?
— Считать бесполезно, если ты позволяешь ей это, — сказала Рин и так сурово взглянула на Аню, что та побоялась даже пикнуть, наблюдая за разговором двух женщин.
Аня любила их обеих, но по-разному: Сайор была нежна, как мать; а Рин тоже нежна, если копнуть поглубже, но внешне — тверда, как камень. Аня часами могла слушать рассказы Сайор о былых и будущих временах, а затем гонять мяч по пыльным улицам вместе с Рин.
— Почему она хочет убежать от нас?
— Потому что она — достаточно взрослый ребёнок, — объяснила Рин и, заметив, что Сайор готова снова заплакать, добавила: — Нет, пойми меня правильно. Она просто хочет показать нам, что она — личность, а не кукла; и единственный известный ей пока способ доказать это — побег. Когда она станет старше, узнает, что для этого существуют и другие способы. К тому времени мы для неё уже станем больше друзьями, чем родителями.
Аня была удивлена. Она думала, что знает уже все способы побега из дома. Неужели Рин знала ещё какой-то путь и скрывала его?
Рин вдруг переключила внимание с девочки на мать. Поставила к столу стул, отодвинула в сторону грубо сделанную глиняную посуду и посмотрела в лицо Сайор. Под копной каштановых волос с седыми прядями она увидела мокрые щёки. После рождения Ани Сайор изменилась, и Рин в который уж раз беспокоилась за свою подругу.
Раньше Сайор умела улыбаться, когда ей было тяжело, и всегда проявляла стальное спокойствие. Материнство до минимума сократило её улыбки и свело на нет всю твёрдость её характера. Обычно считается, что женщина черпает силу в материнстве, очевидно, не принято вспоминать, что многие слабеют от него.
Рин заметила также, что в последнее время Сайор стали преследовать воспоминания о Лайане, её ум занимал долгий и нелепый анализ давно прошедших событий, в ней бродили бесконечные «а что, если бы…», отравляя своим ядом все стороны её жизни. Сайор глубоко внутри себя понимала, что она сама ответственна за свои страдания, но её разум, отвергая такую возможность, искал виновника во внешнем мире и нашёл его в лице Ани.
Рин почувствовала, что глаза Сайор, вновь скрытые под ладонями и прядями волос, украдкой
