наблюдают за ней.
— Сайор, — сказала она, — Лайан мёртв лишь постольку, поскольку ты убиваешь его в себе изо дня в день. Я лично думаю, что он жив. Не в том смысле, что ходит по земле и разговаривает с нами. Он живёт в твоей дочери. Если бы Аня перестала убегать из дома и делать массу других безобразий, о которых я тебе даже не рассказываю — Лайан действительно умер бы, и ты была бы его палачом.
Видя, что оба её «родителя» занялись посторонним разговором, Аня расслабилась: похоже, наказание откладывается. Даже если накажут позже, это будет так, для проформы. Она почувствовала голод и огляделась в надежде найти какой-нибудь забытый кусок хлеба.
— Она поведёт нас, — говорила Рин. — А если не нас, то других, таких же, как мы. Но это будет в том случае, если ты дашь ей возможность остаться самой собой.
— Но это так сложно! — глухо сказала Сайор из-под ладоней.
— Да, — тихо сказала Рин, затем более сурово добавила: — Конечно, это страшно сложная штука. Лайан тоже был непростым человеком. Он должен был быть таким. Если бы он не возглавлял раньше всю деревенскую шпану, если бы не безобразничал, то прожил бы остальную жизнь простым деревенским бабником. К тому же эта жизнь была бы очень короткой, ведь эллоны не любят странных крестьян.
— Я вскормила её!
— Ты её любишь?
Прямота вопроса шокировала Сайор. Прошло некоторое время, прежде чем она ответила. Аня с интересом наблюдала за разворачивающейся драмой, ей казалось, что этот спектакль взрослые разыгрывают специально для неё.
— Да, — призналась Сайор шёпотом. — Да, несмотря ни на что, я люблю её. Сильно. Я люблю её больше, чем тебя.
— Так пускай она будет бунтовщицей, чёрт возьми, — сказала Рин и наклонилась, почти коснувшись носом волос Сайор. — Мы, конечно, можем отшлёпать её, когда она вновь убежит или вытворит ещё что- нибудь подобное, но мы не должны пытаться исправить её характер.
Сайор подняла голову и посмотрела на Рин полными слёз глазами.
— Но это так
— Захват Эрнестрада тоже будет трудным делом, — спокойно заметила Рин.
Рука Ани замерла над хлебной коркой.
— Думаешь, ей…
— Да, — сказала Рин. — У неё есть шанс. Конечно, если она не превратится в хорошую маленькую девочку — мечту каждой матери — девочку, которая всегда делает то, что ей говорят, и помогает матери по дому.
Она взглянула на Аню. Рука тотчас убралась. Аня невинными глазами разглядывала её, как бы удивляясь, что та оказалась не на месте.
За окном послышался звук трубы.
— Я поговорю с тобой позже, — зашипела Рин на Аню. — Забирай этот хлеб и отправляйся на чердак тотчас же. Как только я приведу твою мать в норму, я поднимусь к тебе. Не забудь взять с собой немного воды… и сиди там тихо.
Лицо ребёнка моментально повзрослело. Захватив с собой пищу, воду и выцветшую тряпичную куклу, она мгновенно вскарабкалась на чердак.
И там, слушая, как Рин маскирует дверь и старается не шуметь, Аня обдумывала всё, что услышала. Они хотели, чтобы она вела кого-то, но кого? Бесчисленное количество раз она пыталась повести за собой тощего кота, считавшего их дом своим собственным, но он не хотел идти за ней, предпочитая либо прятаться в одно из укромных местечек, либо просто сидеть на солнышке, облизывая розовые подушечки лап и не обращая на неё никакого внимания. Она пыталась повести за собой кое-кого из деревенских детей, но они лишь смеялись над ней; ещё не зажил синяк на локте, в том месте, куда попал ком спёкшейся глины несколько периодов бодрствования назад. Она знала, что в любой момент может повести за собой мать, но это было не в счёт.
Значит, она должна быть лидером. Об этом Рин говорила снова и снова, когда думала, что Аня не слышит её слова или спит. Лидером людей, полагала Аня, но где эти люди? Важных и солидных жителей деревни она отмела сразу: они были взрослыми и жили в совершенно ином мире, наполненном скучными заботами об урожае и домашних животных. С чердака она заметила, что с приходом эллонов люди стали ещё скучнее, как будто потеряли даже способность думать и говорить. Вести их — было бы пастушьей работой. Может быть, этого от неё хотела Рин.
Но из того, что она говорила, Аня поняла: требуется что-то другое.
Аня должна стать лидером. И это будет секретом, пока она не станет большой, как все, а вот тогда она поведёт некоторых из больших людей, чтобы они могли навредить другим большим людям.
У неё затекла левая нога. Осторожно, стараясь не шуметь, она повернулась и вытянула ногу — боль постепенно ушла. Она взяла хлеб и откусила кусок. Хлеб был чёрствый, и ей захотелось его выплюнуть, но она заставила себя жевать его и жевать, пока не сумела проглотить.
По полу пробежал паучок. Он остановился посреди комнаты, и Аня стала пристально смотреть на него в надежде, что паучок подчиниться её воле. Он постоял немного, шевеля лапками, а затем скрылся в новом убежище.
Вкус хлеба был, как всегда, безобразен. Она пыталась объяснить Сайор, а потом с ещё большим энтузиазмом — Рин, что зерно мололось бы лучше, если бы камни были более гладкими, но никто, казалось, не слышал её, как будто они хотели оставить всё неизменным. Аня откусила ещё кусок, прожевала его и запила неприятный вкус глотком воды. Хорошо, что хоть вода была свежей.
И тут начались крики.
Крики Ане очень нравились. Её мать кричала довольно часто, почти всегда из-за того, что обнаруживала что-то интересное, сделанное Аней — например, какую-нибудь обычную домашнюю утварь, превращённую в мистический объект; правда, кроме этого, крики были довольно редки в Лайанхоуме. Аня находила звучание криков очень приятным. Ей хотелось, чтобы эллоны приходили в Лайанхоум почаще. Она понимала, что крики означают чью-то боль, но пока этот кто-то не был ею самой, ей это нравилось.
Она собралась уже встать на ноги, посчитав, что выросла достаточно, чтобы выглянуть в чердачное окно, когда вдруг поняла, что на чердаке есть кто-то ещё.
Аня огляделась. Здесь негде было спрятаться.
Нет. Чувства обманули её. На чердаке — никого. Она снова повернулась к окну.
И всё-таки кто-то наблюдал за ней.
Она резко обернулась — снова ничего.
Ничего, за исключением серо-синих теней. В одном из углов чердака они были гуще, чем в других.
Аня пригляделась повнимательнее. Света было достаточно, чтобы увидеть всё, что там находилось, однако у неё было странное ощущение: в углу находится что-то реальное, но невидимое.
Она даже не заметила, как откусила ещё кусок хлеба. Глаза её безотрывно смотрели в подозрительный угол, а челюсти автоматически жевали.
Снаружи опять донеслись крики. Одним из уголков сознания Аня надеялась, что эллоны не насилуют её мать. Сайор всегда много плакала, но никогда так много, как после изнасилования. Аня решила про себя, что когда вырастет, обязательно попробует, что это значит — быть изнасилованной. Рин говорила ей, что это очень неприятно, но Аня сомневалась, есть ли у неё собственный опыт, ведь она была так сильна, могла поднять то, что не удавалось поднять двум мужчинам, поэтому никто, думала Аня, даже эллоны, не смог бы с ней сделать ничего против её воли.
Тень всё ещё была на месте. У Ани возникло неприятное чувство, будто тень эта смотрит ей прямо в глаза.
Она удивлялась, что не боялась. Она была насторожена, да, но не испугана.
— Ну, — наконец сказала тень немного усталым голосом, — возможно, мы даже подружимся.
— Тс-с-с! — тотчас прошипела Аня, прижав к губам указательный палец, и шёпотом добавила: — Нам надо сидеть тут очень тихо, а то эллоны найдут нас. Мама говорит… и Рин тоже.
— Не волнуйся.
