— Я же говорил, мне ничего не надо, — устало промолвил он.
— Мэтью болен, — решительно заявил Традескант. — И я принес вам немного бульона.
Бекингем по-прежнему не двигался.
— Джон, я ничего не хочу, я же говорил.
Традескант опустил поднос на столик рядом с кроватью.
— Вы должны что-нибудь поесть, — произнес он настойчивым и нежным тоном, каким няня обращается к ребенку. — Видите? Я и вина немного захватил.
— Даже если я выпью целую бочку, мне не удастся забыться.
— Я знаю, — ровным голосом отозвался Традескант.
— Где мои офицеры?
— Отдыхают, — солгал Джон.
Он скрыл правду, что больше половины из них погибли, а остальные больны или ранены.
— А как мои солдаты?
— Удручены.
— Они винят меня?
— Конечно нет! — снова соврал Джон. — Таковы превратности военной удачи, милорд. Всем известно, что исход боя предсказать невозможно. Если бы мы получили подкрепление…
Герцог приподнялся на локте и воскликнул с внезапным оживлением:
— Да! Вот и я все убеждаю себя, что если бы мы получили подкрепление, если бы той сентябрьской ночью не поднялся ветер, если бы я принял условия капитуляции, предложенные Торресом, в ту же минуту, не раздумывая, или если бы на нашей стороне оказались корсары Ла-Рошели… и если бы лестницы были длиннее или настил шире… Я постоянно возвращаюсь назад и назад, вплоть до лета, и пытаюсь понять, когда же все пошло не так, где я ошибся.
— Вы все делали правильно, — мягко заверил Джон.
Он без приглашения сел на краешек кровати Бекингема и передал ему стакан вина.
— Вы все делали так хорошо, как только могли, каждый день выкладывались по полной. Помните нашу самую первую высадку, когда вы плавали туда-сюда на шлюпке и всех подбодряли, а французы повернули и побежали?
Бекингем улыбнулся, как старик улыбается воспоминаниям детства.
— Да. Славный был денек!
— А как мы теснили их все дальше и загнали обратно в цитадель?
— Да.
Джон передал ему миску с супом и ложку. Рука Бекингема дрожала так сильно, что он не мог поднести ложку ко рту. Джон взял ее и начал кормить своего господина. Герцог открывал рот, словно послушный ребенок, и Традескант вспомнил, как кормил сына кашкой и тот уютно сидел у него на коленях, в кольце его рук.
— Вы будете рады встретиться с женой, — сменил тему Джон. — По крайней мере, мы благополучно доберемся до дому.
— Проиграй я хоть двадцать сражений, Кейт будет счастлива меня увидеть, — заметил Бекингем.
Почти весь суп был съеден. Традескант разломал сухари на кусочки, смочил в остатках бульона и ложкой положил в рот своему хозяину. Лицо герцога обрело цвет, но безжизненные глаза все еще были очерчены темными кругами.
— Вот бы так плыть и плыть и никогда не приплыть домой, — задумчиво проговорил он. — Не хочу возвращаться домой.
Джон вспомнил слабый огонек на камбузе и нехватку еды, запах раненых и время от времени звук от падения тела за борт — походные похороны одни за другими.
— Мы прибудем в порт в ноябре. Вы отметите Рождество со своими детьми.
Бекингем повернулся лицом к стене и грустно промолвил:
— Много детей по всей стране проведут Рождество без отцов. И будут проклинать мое имя в холодных постелях.
Традескант отставил поднос в сторону и положил руку на плечо герцога.
— Таковы издержки высокого положения, — твердо произнес он. — Но вы наслаждались и его преимуществами.
Герцог помедлил, затем кивнул.
— Да, ты прав. И прав, что напомнил мне об этом. Меня и моих близких осыпали щедрыми дарами.
Наступило короткое молчание.
— А ты? — осведомился Бекингем. — Твои жена и сын, они ждут тебя с распростертыми объятиями?
— Когда я уезжал, супруга очень сердилась, — признался Джон. — Но родные простят меня. Жена любит, когда я дома и работаю в вашем саду. Ей сроду не нравилось, когда я путешествовал.
— А ты везешь с собой какое-нибудь растение? — сонным голосом поинтересовался Бекингем, как дитя, требующее сказку перед сном.
— Два, — сообщил Джон. — Что-то вроде левкоя и, по-моему, какая-то полынь. И еще семена маков удивительного алого цвета. Надеюсь, они у меня примутся.
— Странно представить остров без нас, — сказал Бекингем. — Сейчас он точно такой же, каким был до нашего появления. Помнишь эти роскошные поля алых маков?
Джон на миг закрыл глаза и увидел колышущиеся головки цветов с тонкими, как бумага, лепестками, алой дымкой покрывшими всю землю.
— Да. Яркий храбрый цветок, словно войско, полное боевого задора.
— Не уходи, — попросил Бекингем. — Останься со мной.
Традескант подошел к креслу, но герцог, не глядя, притянул его на подушку рядом с собой. Джон лежал на спине, руки за голову, и смотрел, как поднимается и опускается позолоченный потолок, в такт движениям «Триумфа», прокладывающего путь по волнам.
— У меня холод в сердце, — пробормотал Бекингем. — Ледяной холод. Как ты думаешь, Джон, мое сердце разбито?
В минутном порыве Джон повернулся и обнял Бекингема; голова с темными всклокоченными кудрями упала ему на плечо.
— Нет, — нежно промолвил Традескант. — Оно исцелится.
— Спи со мной сегодня, — предложил герцог, тоже обнимая своего садовника. — Я тут одинок, как король.
Джон пододвинулся еще ближе, и Бекингем, уютно устроившись, приготовился уснуть.
— Я останусь, — тихо согласился Джон. — Все, что пожелаете.
Сигнальный фонарь на крюке бросал мягкие тени на раззолоченный потолок; корабль качался в тихих водах. Сверху с палубы не доносилось ни звука. Ночная траурная вахта хранила тишину. Внезапно Традесканта посетила странная фантазия, будто все они погибли на острове Горя, и теперь он уже в жизни после смерти, в лодке Харона, и так, обняв своего господина, он будет плыть вечно, уносимый темным течением в никуда.
Где-то после полуночи Джон пошевелился; на секунду ему показалось, что он дома и обнимает Элизабет. Но он сразу вспомнил, где находится.
Бекингем медленно открыл глаза и вздохнул.
— Ох, Джон. Не думал, что когда-нибудь усну.
— Мне уйти? — спросил Традескант.
— Останься, — ответил герцог.
Он улыбнулся и зажмурился. В свете лампы его лицо было невыразимо прекрасным. Четкий безукоризненный профиль, сонные томные глаза, теплый рот, а между изогнутыми бровями — свежая печальная морщина. Джон дотронулся до нее, будто возможно было стереть ее ласковым прикосновением. Бекингем взял ладонь Джона и прижал к щеке, затем притянул его на подушки. Неспешно Бекингем поднялся над своим садовником, его теплые пальцы скользнули под рубаху Джона и развязали завязки на
