приходят к королю каждый день и не дают ране на ноге закрыться, хотят, чтобы вытек весь яд. Они кладут в рану золотые шарики, стягивают края раны нитью, будто это пудинг, а не живая человеческая плоть.
— Как же он, наверно, страдает!
— Он в отчаянии. Боится, что уже не оправится, что его время прошло. А на кого оставить беззащитного принца Эдуарда? Тайный совет собирается учредить регентство.
— Кому король доверяет настолько, чтобы поручить юного принца?
— Он не доверяет никому. Родня принца Сеймуры — признанные враги Говардов, родичей королевы. Они разорвут страну на части. Тюдоровскому миру придет конец, знатнейшие семейства Англии вступят в борьбу за престол. Король боится, что и за веру. Говарды — приверженцы старой религии, они захотят вернуть страну под власть Рима, а Кранмер будет отстаивать реформы.
Раздумываю минуту.
— Король по-прежнему опасается заговора?
— Север — оплот старой веры, там опять мятежи. Король опасается, что выступления против короны распространятся на всю страну, а паписты только того и ждут.
— Это опасно? Может обратиться против меня?
Унылая гримаса.
— Вполне может. Он боится лютеран ничуть не меньше, чем папистов.
— Но я же посещаю королевскую церковь! Подчиняюсь всем правилам!
— Вы прибыли в страну протестантской принцессой. Тот, кто привез вас, заплатил за это своей жизнью. Я очень обеспокоен.
— Что же нам делать?
— Буду наблюдать за королем. Пока он борется с папистами, мы в безопасности, когда возьмется за реформаторов, придется отправляться домой.
Прямо в дрожь бросает, неизвестно, что хуже — безумный деспотизм брата или не менее безумный деспотизм короля.
— Там у меня не осталось дома.
— И здесь дома не будет.
— Король обещал мне безопасность.
— Он и трон вам обещал, — кривится посол. — Ну и кого мы там видим?
— Я ей не завидую.
Представляю себе ее супруга — пойман, как в капкан, не может подняться с постели, лежит, считает врагов, ищет виноватых. Нога болит все больше, а здравого смысла в его размышлениях все меньше.
— Ей ни одна женщина в мире сейчас не позавидует, — отвечает посол.
ДЖЕЙН БОЛЕЙН
— А что, собственно, случилось с Анной Болейн? — Неожиданно заданный вопрос девочки-королевы приводит меня в полный ужас.
Мы возвращаемся с утренней мессы; короля, как обычно, в ложе не было. На этот раз ей удалось провести всю службу, не выискивая глазами Томаса. Даже прикрыла веки, словно молится, задумалась о чем-то. И тут вдруг такой вопрос.
— Ее обвинили в государственной измене, — стараюсь говорить спокойно. — Вам это должно быть известно.
— Да. Но за что? Что именно случилось?
— Спросите лучше вашу бабушку, герцогиню. Или герцога.
— А разве вас там не было?
Была ли я там? Каждую минуту той страшной, непрекращающейся агонии я была там.
— Да, я была тогда при дворе.
— Вы что, не помните?
Как тут не помнить, когда эти дни словно острым ножом врезаны в мою плоть.
— Конечно помню. Но не люблю о старых делах разговаривать. Зачем ворошить прошлое, оно давно позабыто.
— Но это же не тайна какая-то, — продолжает настаивать она. — Не постыдный секрет.
В горле пересохло.
— Нет, конечно нет. Но я потеряла золовку, мужа и доброе имя.
— А за что казнили вашего мужа?
— Его вместе с ней и другими придворными обвинили в измене.
— Я думала, их казнили за то, что они были любовниками королевы.
— Это одно и то же. Для королевы завести любовника — государственная измена. Не сменить ли нам тему разговора?
— А за что же все-таки казнили ее брата, вашего мужа?
Я стиснула зубы.
— Их обвинили в любовной связи, — пробормотала угрюмо. — Понимаете, почему я не хочу об этом разговаривать? Почему никто не хочет это дело вспоминать? Довольно уже.
Она в такой ужас пришла, что даже не обратила внимания на мой непочтительный тон.
— Обвинили в том, что она взяла в любовники брата? Как такое могло в голову прийти? Откуда взялись доказательства?
— Шпионы. Ложь. — В моем голосе горечь. — Предупреждаю, не доверяйте глупым девчонкам, что роятся вокруг вас.
— Кто же их обвинял? Кто дал против них показания?
— Не знаю. — Как же хочется прекратить разговор, уйти подальше от ее попыток раскопать давнишние дела. — Слишком давно было, я уже не помню, а если бы и помнила, все равно говорить не стала.
Спешу отойти, нарушая приличествующий этикет. Не могу вынести ее взгляда, ее растущих подозрений.
— А кто знает? — снова спрашивает она, но я уже далеко.
ЕКАТЕРИНА
Теперь мне гораздо спокойнее на душе, жалко, я не удосужилась раньше спросить. Я всегда считала, что мою кузину королеву Анну застукали с любовником и оттого казнили. Теперь выясняется — все гораздо сложнее. Она оказалась в самой сердцевине заговора против короля. Я тогда была слишком мала, чтобы такие сложные вещи понимать. Я ужасно боялась — вдруг и меня ждет то, что случилось с ней. Но тут речь об ужасном заговоре, и даже моя леди Рочфорд и ее муж в него замешались. Что-то такое про религию, как мне помнится. Анна отчаянно боролась за церковные реформы. Сейчас-то все совсем по-другому. Значит, если вести себя по-умненькому и много не болтать, от дружеских отношений с Томасом Калпепером ничего плохого не случится. Можно с ним видеться почаще, он так меня поддерживает, и никому до этого никакого дела быть не должно. Он верный слуга короля, а я — добрая жена, и все будет хорошо.
Я придумала, как поговорить с кузиной Екатериной Кэри, позвала ее разбирать вместе со мной шелковые нитки для вышивания, раскладывать по оттенкам, будто собираюсь заняться рукоделием. Живи она при дворе подольше, сразу бы догадалась — это просто уловка, я иголки в руки не брала с того дня, как стала королевой. Но она принесла низенькую скамеечку и уселась у моих ног, кладет рядком мотки розового шелка, сравнивает оттенки.
