она.
– Ребенок? – Он уставился на нее. – Разве ты не любишь детей?
Она взглянула на него, и слезы вновь наполнили ее глаза и полились по щекам, и внезапно Фрей все это увидел: всю ее тоску, все ее отчаяние.
– Иди сюда, – сказал он и обнял ее.
– Скоро мы будем в Челтнеме, – прошептал Доминик на ухо Грейс. Она шевельнулась во сне. Чуть раньше они наблюдали за восходом луны через окно кареты, и она задремала, прижавшись к нему.
Путешествие было быстрым и не изобиловало происшествиями. Недавние дожди смочили почву, так что они были избавлены от клубов пыли, которые обычно сопровождают путников. Но дожди были недостаточно сильные, чтобы дороги размыло, так что они ехали по сухой плотной, идеально подходящей для путешествия поверхности.
Копыта лошадей отбивали по дороге ровный ритм, карета спокойно катилась – и все благодаря хорошим рессорам. Будто время застыло.
– Знаешь, мне хочется, чтобы нам не нужно было останавливаться, – прошептала Грейс. – Так хорошо просто сидеть здесь с тобой. Никаких сложностей, никаких ссор, никаких ужасных решений, которые необходимо принимать. Только луна, стук копыт и мы.
Его рука крепче сжала ее, и Грейс подняла голову и подставила ее для поцелуя. Доминик с удовольствием откликнулся на ее призыв.
Лошади замедлили свой бег, с трудом поднимая карету в гору. Он выглянул из окна и напрягся. Грейс проследила за его взглядом и увидела свет, мерцающий в темноте.
– Челтнем, – грустно сказала она. – Мы вернулись в реальный мир. Как жаль… – Она посмотрела на него и поцеловала с отчаянием и нежностью, которые пронзили его насквозь, прижав к себе его голову руками, целуя так, будто это был их последний раз вместе. Когда поцелуй закончился, она на мгновение прижала его к себе, при этом ее шелковистая щечка прикасалась к его шершавой щеке, а затем отпустила и пересела на противоположное сиденье.
– Расскажи мне об этих твоих друзьях, у которых мы остановимся, – попросила она.
– А… – Доминик подумал немного. – Сначала скажи, что ты называешь «глупостями».
А затем он рассказал о своих друзьях.
– Гарем? Ты что, шутишь?
– Нет, это настоящий гарем. Ее глаза блеснули.
– В Челтнеме? Ты уверен? Доминик рассмеялся, видя ее удивление.
– Да, мы остановимся в доме в Челтнеме, где есть гарем. Это дом Тарика бен-Халифа, моего старого друга. Мы познакомились мальчишками в Александрии. Он очень богат – помимо всего прочего, он торгует шелком – и каждый год приезжает в Челтнем на воды. Они помогли ему излечить какие-то юношеские болезни. В этом году он впервые привез своих жен.
– Настоящий гарем? Как интересно! – И Грейс рассмеялась. – Но если об этом узнают? Сначала ты берешь мне в спутницы собаку, а затем везешь в гарем.
– С твоей репутацией все будет в порядке, – заверил ее Доминик. – Гарем создан для того, чтобы оградить честь его обитательниц.
– О!
Доминик рассмеялся, увидев ее разочарование.
Снаружи он выглядел точно так же, как и любой другой дом в Челтнеме. Большая зеленая дверь, бронзовый молоток и изогнутые металлические решетки на окнах. Единственное отличие было в том, что окна второго этажа также были закрыты, только не решетками, а резными ставнями изнутри. Но чтобы разглядеть их, нужно было присмотреться.
Доминик позвонил в звонок. Дверь открылась, и слуга, одетый в западную одежду, но с белым головным убором, поклонился Доминику и впустил их внутрь. На Грейс он не обратил никакого внимания.
Владелец дома спустился по лестнице им навстречу. Смуглый мужчина среднего роста, с густыми бровями, черной бородой и темными миндалевидными глазами. Он был одет в европейский костюм.
Он сказал по-английски, но с сильным акцентом:
– Мир с тобой, добрый друг. Добро пожаловать в мой дом, и добро пожаловать также твоей даме. – Он пожал руку Доминику и склонил голову перед Грейс.
– Мисс Мерридью, это мой друг Тарик бен-Халиф. Грейс сделала реверанс.
– Благодарю вас за ваше гостеприимство.
– Друзья Доминика – мои друзья. Комнаты для вас уже готовы. – Он замялся, не зная, насколько она подготовлена к встрече с культурой другой страны. – Не хотели бы вы познакомиться с моими женами?
Доминик рассмеялся.
– Попробуй останови ее.
– Если вы и они будете так добры, – сказала Грейс на осторожном арабском.
Черные брови взлетели вверх. Гарик ответил на том же языке:
– Леди говорит по-арабски?
– Немного и не слишком хорошо, – ответила Грейс.
– Она еще и читает, – тихо сказал Доминик, и Грейс была взволнована ноткой гордости в его голосе. – Она любит стихи Ибн-Сафра аль-Марини.
– Прославленного поэта Андалузии? Я впечатлен, а мои жены будут рады. – Он хлопнул в ладоши, и большой, крупный, но несколько рыхлый мужчина в арабской одежде бесшумно появился на пороге. – Проводи эту леди на женскую половину, – приказал Тарик. – Она говорит на нашем языке.
Великан поклонился и жестом пригласил Грейс идти впереди.
– Он евнух, – почти неслышно прошептал Доминик на ухо Грейс.
Глаза Грейс расширились. Так вот кем мог стать Абдул? Она пошла за слугой. Он провел ее мимо парадной лестницы к лестнице в задней половине дома.
Женская половина находилась на втором этаже, отделенная от остальных помещений ширмой с тончайшей резьбой. Мужчина открыл дверь и поклонился, указывая Грейс, что она должна войти. Она вошла, сердце ее колотилось. Ей не терпелось познакомиться с женщинами в гареме, но она немного нервничала.
Это было как проход в другой мир, экзотический мир цвета, богатых тканей и замысловатых узоров. В воздухе стоял какой-то аромат: сандаловое дерево, наверное, подумала Грейс. Или какой-нибудь другой вид фимиама, мускусный, экзотический и волнующий. Толстые персидские ковры покрывали каждый сантиметр пола, иногда даже в несколько слоев, вне зависимости от цвета и узора, в отличие от точного баланса, к которому стремится английский стиль.
Окна были закрыты деревянными ставнями с тонкой резьбой и обрамлены богатыми драпировками блестящего золотого шелка, но с потолка свисали серебряные лампы, погружавшие комнату в золотистый свет и отбрасывая тени по углам. Свет также отражался в зеркалах, зеркалах в золотых оправах всех форм и размеров, покрывавших стены, – большой сюрприз для Грейс, которая выросла в доме, где не было зеркал и которой одного зеркала казалось вполне достаточно. Она никогда еще не видела столько зеркал в одной комнате. Узорчатые драпировки и вышивки заполняли оставшиеся места.
Пять женщин стояли, глядя на Грейс и нервно сжимая руки. Она вспомнила слова Тарика, улыбнулась и сделала реверанс.
– Мир с вами, – сказала она по-арабски. – Благодарю вас за приглашение в свой дом.
Девушки оживились и тут же окружили ее, весело щебеча по-арабски.
Смеясь, Грейс подняла руки и сказала, что она еще не очень хорошо владеет языком и что она читает на нем лучше, чем говорит и понимает.
Женщины представились одна за другой. Первой представилась старшая жена, Фатима, элегантная женщина, которой на вид было около тридцати, затем Хадиджа, веселая и круглолицая, и Муна, изящная смуглая красавица лет семнадцати. Это были жены Тарика.
Две другие женщины, как ей тонко намекнули, были служанками. Четвертая жена осталась в Александрии, поскольку должна была вот-вот родить.
Грейс пригласили присесть. Мебели было мало – несколько низких диванов, груды ярких подушек и несколько низких столиков и сундуков из кедра, богато инкрустированных перламутром. Грейс присела на диван и провалилась в его роскошное мягкое сиденье.
Фатима хлопнула в ладоши, и тут же появились служанки, одна с высоким серебряным кувшином, в котором оказался фруктовый напиток со странным запахом, но очень вкусный. Другая несла огромный поднос, и скоро столик перед ними был уставлен дюжинами серебряных блюд с едой, которую Грейс никогда не пробовала. Девушки наперебой стали предлагать ей разные блюда, ждали ее реакции на каждое из них и засыпали ее вопросами. Грейс даже смогла сама задать несколько вопросов.
Девушки были в Англии впервые, и им здесь все казалось непривычным – довольно холодно и сыро, несмотря на то что стояло лето.
Грейс попробовала понемногу каждого блюда, а когда наелась, поблагодарила женщин за предложенное угощение и вдруг воскликнула по-английски:
– Боже! Я чуть было не забыла. Я привезла вам маленькие подарки.
Как только Доминик сказал ей, где они проведут ночь, Грейс перерыла весь багаж и нашла несколько вещей, которые могли понравиться женщинам в гареме: пару женских журналов с иллюстрациями, коробку домашних ирисок, несколько косметических кремов и лосьонов, хотя она и была уверена, что у них есть свои собственные. Она понятия не имела об их вкусах, но считала, что женщинам в гареме будет интересно то же, о чем она и ее сестры мечтали, когда жили с дедушкой, отрезанные от остального мира.
Она также подарила им несколько вещиц, которые купила для детей своих сестер: коробку бирюлек, карту-головоломку, французскую куклу и калейдоскоп.
Женщины бурно радовались каждому подарку, перелистывая страницы журнала в обратном порядке и восхищаясь иллюстрациями, особенно тем, что были посвящены моде. К удивлению Грейс, детские игрушки понравились им ничуть не меньше. Буквально влюбились во французскую куклу, которую можно было раздевать и одевать. Они по очереди смотрели в калейдоскоп, вскрикивая при смене узоров.
Они с сомнением взирали на коробку с бирюльками и посмотрели на Грейс, как бы спрашивая – ты принесла нам
