– Теплая, ей-богу, теплая, как парное молоко!
– Молодой человек, питаясь в столовых, вы забыли, что такое парное молоко. Нет уж, увольте, не буду купаться.
– Да ну бросьте, Александр Евгеньевич! Я с вами, а? – предложила Томка.
– И не просите.
Генерал Сиверс отошел от воды и стал одеваться так же медленно и методично, как раздевался. В последнюю очередь он надел очки, сказал: 'Честь имею кланяться' – и удалился, не оборачиваясь.
Сначала все молчали, глядя ему вслед, потом стали обсуждать.
– Странный человек! Воды боится, – оказал Джапаридзе.
– Не воды он боится, а холода, – возразила Лора.
– Какой же холод? Жарко, – заметил Манин.
– А ему холодно, – настаивала Лора. – Такой особенный человек. Я читала один роман про человека с Венеры. Он прилетел на нашу Землю, и ему все холодно, холодно... Никак не мог согреться, так и умер. Мне понравилось.
– Венера – планета любви, – мечтательно сказала Томка. Сегодня она была не по обычаю молчалива.
– Бросьте вы со своей Венерой, – перебил Теткин, – ничего ему не холодно, он в самолете без отопления летел и то не замерз. Нет, у него какая-то другая цель, но какая?
– Кстати, – крикнул из-под своего индивидуального шалаша Джапаридзе, кто знает: спутник Марса, шесть буки, на конце 'с'?
– Энгельс! – ответил Теткин.
– Балда! Не Маркса, а Марса.
– Тогда не знаю.
– Жаль, Сиверс ушел, – сказал Мании. – Он все знает. Исключительно образованный человек. Восемь языков изучил, если не больше.
– И откуда у него объем головы берется? – захохотал Теткин. – Я бы двух языков и то не выдержал. Да что языки? Мне в главке совершенно ответственно утверждали, что генерал Сиверс помнит наизусть всю таблицу логарифмов. Я не поверил, конечно, и к нему: 'Правду ли, Александр Евгеньевич, про вас говорят, что вы таблицу логарифмов на память знаете?' А он так странно на меня поглядел: 'Вам это говорили? Ну что ж, распространяйте дальше'. И пошел.
– В цирке один такой выступал, – вставил Джапаридзе. – В уме корни извлекал. Прямо ненормальный.
– Насчет таблиц сведения, конечно, не до конца проверены, – продолжал Теткин, – а насчет 'пи' я своими глазами видел. Знает число 'пи' наизусть до шестидесяти знаков. По этому 'пи' он даже измеряет состояние опьянения. Напишет 'пи' и считает знаки. Как дойдет до сорока – все. Ни капли больше не выпьет.
– Нам бы такое 'пи', – сказал Манин.
– Тебе! Ты и без 'пи' трезвенник. Одну рюмку полчаса сосешь, смотреть тошно.
– Однако не пора ли купаться? – спросил Джапаридзе из-под сени своего шалаша.
– Пора, пора, – закричал Теткин, вскакивая на ноги, – самая пора купаться, купаться!
Он подскочил к шалашу, ухватился за одеяло, на котором лежал Джапаридзе, поволок к берегу, приподнял за край и скатил лежащего в воду вместе с журналом 'Огонек'.
– Не понимаю таких шуток, – кричал Джапаридзе.
– Куча мала! – завопил Теткин, ухватился за шею Манина и, ловко дав ему подножку, свалил в воду прямо на Джапаридзе, а сверху упал сам. Замелькали спины, ноги, руки. Теткин отфыркивался, как тюлень. Лора глядела на возню с умилением:
– Какой веселый. Какой общительный! Это надо же!
– Ничего, – согласилась Томка. – Только мне майор Скворцов неизмеримо больше нравится. Ты не обижайся, даже сравнения нет по культуре.
– Девушки, в воду! – крикнул Теткин.
Лора и Томка, чуть жеманясь и поджимая пальцы, вошли в реку, выбрав мелкое место. Течение перекатывалось через отмель, сильное, как струя из шланга. Пузырьки, деревяшки, веточки – все это, повертываясь и покачиваясь, летело мимо.
– Ух, и несет же, – сказала Томка. – Прямо с ног сбивает, жутко, правда?
– Ужас! – ответила Лора. – Нет, лично я такое купанье не люблю: того и гляди утонешь.
– А где наши-то? Лида с майором? Были две головы – и нет.
– А вон погляди, на том берегу. Да нет, правей смотри. Видишь? Вон куда их снесло. Как же они возвращаться-то будут, бедные?
Далеко, на противоположном берегу, в мелком ракитнике, виднелись две тощие знакообразные фигуры: мужская и женская. Лиц отсюда разглядеть было нельзя, но, судя по всему, они разговаривали, и довольно оживленно. Он, жестикулируя, что-то рассказывал, а она слушала, теребя одной рукой ветку, а другой опираясь на бедро. Издали это похоже было на разговор двух паяцев-дергунчиков.
– Как это люди в такую даль не боятся плавать? – сказала Лора. – Я бы умерла со страху. Ну, пускай он, мужчина все-таки, а она? Не понимаю таких отчаянных женщин.
– А я понимаю, я сама отчаянная, я только плавать не умею, а то бы поплыла. Я ничего не боюсь, в жизни все надо испытать, правда?
Две фигуры на далеком берегу изменили позы: теперь говорила она, а он слушал.
– Знаешь что, Лора, – сказала Томка, – а ведь между ними что-то намечается.
– Глупости! Тоже выдумала! Ничего не намечается. У нее муж и сын, и у него тоже жена и сын.
– Как будто это может помешать, – хихикнула Томка. – Вот у вас с Алексеем тоже двое детей, а он разве на это посмотрел? Наплевал и пошел по линии любви. В наше время на это не смотрят: дети. Понравились, погуляли, раз-два-три – и семья разрушена. Правда? Вот так и у них будет.
– Какая ты, Томка, мещанская, прямо ужас. Ты всех, наверно, на свой аршин меришь.
– Это я-то? Ну, нет, – засмеялась Томка. – Я-то как раз к мужчинам равнодушна. У меня семья крепкая.
– И про Лиду не говори. Лида не такая, чтобы позволить. Лида глубокая.
– Ну, ладно, давай сплаваем.
Надув щеки и выпучив глаза, Лора и Томка кинулись в воду и поплыли по-собачьи, сильно брызгая ногами. Течение подхватило их и понесло.
– Ой, боюсь, вода так и тянет! – кричала Лора. – Постой, коса упала.
Она остановилась по пояс в воде, выжимая воду из тяжелой своей косы. Томка тоже встала на дно, мелко и часто дыша, лопатки так и ходили.
– А Лидка-то с майором все беседуют, обсуждают. Я тебе говорила: что-то у них есть. Слишком уж долго беседуют.
Лора, не отвечая, глядела на тот берег, где все еще разговаривали две фигуры-закорючки – мужская и женская. Мужчина теперь почему-то сидел на корточках.
– Объясняется, – сказала Томка.
– Глупости, кто ж это на корточках объясняется?
– Верь моему слову, у меня на эту любовь нюх, как у милицейской собаки.
Тем временем Теткин, Мании в Джапаридзе, искупавшись, выходили из воды.
– Одна полна, другая худа, – говорил Джапаридзе, – нет золотой середины.
– Разве в этом дело? – отвечал Мании. – Важно, может ли женщина быть настоящим другом человеку.
– Правильно! – согласился Теткин. – Как вы думаете, братцы, жениться мне или еще погодить?
– А кандидатура есть? – спросил Мании.
– За этим дело не станет. Кандидатур у меня – вся Лихаревка да еще пол-Москвы.
– Нет, лучше не женись, – сказал Джапаридзе. – Распишешься – сразу свободу потеряешь, зарплату отдавай, пить не смей.
– Смотря какая жена, – заметил Манин. – Бывают очень чуткие.
