– Ну, ладно, братцы, пора закруглять купанье, – сказал Теткин. – Солнце опускается, скоро комары нападут, наплачемся, да и ужин пропустим. А наши-то два чемпиона все на том берегу консультируются.
– Не ждать же нам их, – сказал Джапаридзе.
Теткин взял мегафон и крикнул в трубу:
– Пашка! Лида! Скворцов! Ромнич!
Голос утробно загрохотал над рекой. Две фигуры, два значка – мужской, и женский – на том берегу замахали руками.
– Чемпионы! Черт вас деря! – басовито раскатывался мегафон. – Чего вы там развели конференцию? Сейчас давайте обратно! Без вас уйдем!
– Дем... – ответило эхо.
От того берега отделились два быстрых треугольника; у вершины каждого из них периодически появлялась и пропадала черная точка.
– Теткин опустил трубу и сказал:
– Хорошо плывут... собаки!
Генерал Сиверс шел домой один. В душе у него что-то сосало. Эх, напрасно не выкупался... Может быть, все-таки надо было выкупаться?
Он шел, и вспоминался ему один день в детстве, очень похожий по ощущению. Было ему тогда лет семь или восемь. Домашние собрались в гости, звали его с собой. А он все не мог решиться: идти или нет?
– Ну, хватит полоскаться, – сказала мама, – решай.
А он все полоскался. Потом будто бы решил, сказал: но пойду. Но это он так сказал, ему очень хотелось, чтобы его уговорили. Но никто его уговаривать не стал, просто ушли, а он остался один. Ужасно один, и так хотелось в гости. Как сейчас помнит: голубые обои, один, и солнце, один прямой луч, и в нем пылинки звездочками.
Сейчас он шел по горбатой, изъезженной дороге с глубокими колеями. Окаменевшая грязь. Сколько предметов намертво в нее всохло: истлевший валенок с половиной галоши, моток ржавой проволоки, колесо... Какие здесь, должно быть, разыгрывались бои в героическую грязевую пору. Как завывали машины, как бились возле них люди, подсовывая под скаты брусья и колья, а то и ватники. Как дул холодный ветер, а люди закуривали, заслонив ладонями огонь, и между пальцами у них светилось красным...
А сейчас по обе стороны дороги зеленели странные деревья – как их там зовут, ивы или ветлы? – бородатые, сказочные, сплошь оплетенные тускло-зелеными тяжами водорослей. Это весной поднималась вода, высоко, до самых верхушек, стояла вода, а потом ушла, оставив на деревьях водоросли. Как уходила вода – это и сейчас было видно по листьям: на самых верхних ветвях они были здоровые, блестящие, темно-зеленые; пониже – узкие, светлые, молодые; а совсем внизу только еще распускались почки. Генерал Сиверс вспомнил, как однажды, несколько лет назад – еще и городка не было, – в самое половодье лодочник Степан Мартемьянович – совершенно библейский старик, матерщинник и пьяница – привез его в лодке, кажется, сюда, на это самое место. Да, точно. Кругом была вода – на десятки километров одна вода, гладкая, без морщинки, розовая вечером вода, и из нее – верхушки деревьев черноватыми шапками. И, кажется, чайка была, старик держал весло, и с него капало, от каждой капли по воде бежал круг...
Дорога вышла к берегу реки. В тихой предвечерней воде по колено стояла лошадь, запряженная в водовозную бочку. Рядом расхаживал почернелый сухопарый возница в подвернутых штанах. Он черпал ведром воду и поливал лошади раздутые, дышащие бока. Генерал Сиверс с какой-то грустью и напряженным вниманием глядел на все это. Ощущение значительности происходящего еще усилилось необычайно глубоким, обширным и долгим ударом, который пришел издалека и огромным вздохом потряс окрестность.
И вдруг он увидел в воде двух совсем маленьких беленьких мальчиков года по три, по четыре, не больше. Мальчики хлопотали то по пояс, то по плечи, то по самую шею в воде, присаживались на корточки, подныривали, шлепали ладошками, что-то кричали. Почему-то они купались одетые. Под солнцем мокро и ярко сверкала красная с синим, пестрая кофточка одного. Другой был одет скромнее – в голубой маечке. За плечами у первого висело ружье. Так и купался с ружьем.
Генерал Сиверс обратился к вознице:
– Послушайте, это ваши дети?
– Наши, наши, – с удовольствием ответил возница. Он выпрямился, рукавом обтер коричневое лицо. С усов у него капало.
– А зачем же они купаются вот так, в одежде? Да еще с ружьем?
– Айв самом деле, зачем?
– Так это я вас спрашиваю.
– А я вас.
'Хорошо все-таки без формы, – подумал Сиверс, – разве он так бы со мной разговаривал, будь я в форме?'
– Послушайте, – сказал он, – это все-таки не дело – таких маленьких ребят пускать одних в воду. Хорошо здесь, у берега, мелко. Зайдут дальше утонут.
– И очень просто – утонут, – радостно согласился возница, глядя на детей из-под широкой черной ладони. – Три шага – и по шейки, а там с ручками, ей-богу. Только пузыри буль-буль – и все.
– Тьфу, черт, – рассердился Сиверс, – что же вы за ними не смотрите?
– А чего смотреть? Не моя забота. Чужая-то спина не чешется.
– Так вы же мне только что сказали, что это ваши дети?
– А то не наши? Самые наши дети...
Тут только Сиверс заметил, что возница пьян, и порядочно. Придется самому заняться детьми.
– А ну-ка, орлы, – крикнул он, – вылезайте на берег, живо!
Две белобрысые головенки – чуть повыше и чуть пониже – повернулись к нему. У той, что пониже, были ярко-голубые глаза и брильянтовая капля на кончике носа.
– Не, не пойдем, – сказал маленький. – Мы тута играем.
– Во неслухи, – сказал возница, забираясь на облучок. – Я уж звал нейдут. Таким одна дорога – тюрьма.
– Сейчас же на берег, кому говорю! – крикнул Сиверс.
Головы снова повернулись, как винтики.
– Но, паразитка! – крикнул возница, хлобыстнул лошадь кнутом и стал выезжать на дорогу. Бочка подрагивала, роняя воду.
– Чего ты с ними начинаешься? – спросил возница. – Брось их к лешему, айда со мной, к Ною.
– К какому Ною? К праотцу?
– Ты что. Ноя не знаешь?
– Не знаю.
– Пустой человек. Ноя не знает, – махнул рукой возница и отъехал.
Генерал Сиверс остался на берегу. Что поделаешь? Придется вытаскивать этих огольцов. Смерть не хочется лезть в воду. Может, словами их приманить?
– Эй ты, в красной кофточке! Как тебя зовут?
– Сережа, – ответил маленький.
– Ты что же, один сюда пришел?
– Не, я с Сережей.
– Ничего не понимаю! Кто из вас Сережа? Ты или он?
– Я Сережа. И он Сережа.
– Так вот. Сережа с Сережей, сейчас же вон из воды, а то силой вытащу.
– А я тебя застрелю, – сказал Сережа поменьше.
– Ну вот, и сразу застрелишь, – грустно сказал генерал Сиверс. – Это же превышение предела необходимой обороны.
