Истомин, пробужденный грохотом разрыва, сел на топчане, свесив ноги, и, наморщась, сердито посмотрел на юнгу.
— Что это ты?! — гневно спросил Истомин.
— Это не я, а бомба, Владимир Иванович, — ответил, вскочив с места, Веня. — Я не будил вас, лопни мои глазыньки, если вру!
— Я не про то тебя спрашиваю. Зачем ты здесь сидишь?
— Он вот написал экстренное распоряжение о зачислении меня юнгой по высочайшему приказу и велел мне ждать, когда вы встанете и подпишете. А сам по своей нужде отлучился... Вот на столе бумага лежит, Владимир Иванович, сделайте милость подписать...
Истомин сел на место писаря и склонился над исписанным листком. Подняв глаза на Веню, Истомин спросил:
— Читать умеешь?
— Умею малость!
— Прочитай!
Веня взял листок из руки адмирала и прочитал:
«Проба пера из гусиного крыла. Проба пера из гусиного крыла. Могученко-четвертый, сын сверхсрочного штурманского унтер-офицера Андрея Могученко. Проба. Проба. Могученко от пола не видать, а хочет юнгой стать... Зачислить, зачислить. Гривенник на косушку. Адмирала не буди. И адмиралу надо когда-либо выспаться. Хоть в праздник. Проба пера из гусиного крыла. Младший писарь 36-го флотского экипажа Нечитайло».
Горячие слезы брызнули из глаз Вени на бумагу. Веня упал головой на стол. Истомин взял перо и написал на чистом листке:
«По 36-му экипажу. Записать в экипаж юнгой на полном довольствии сына штурманского унтер- офицера Андрея Могученко Вениамина. Именовать юнгу Могученко-четвертым.
Севастополь, 6 декабря 1854 г.».
— Юнга! Полно реветь. Поздравляю! — сказал Истомин, подняв от стола голову Вени. — Смотри служи флоту честно, храбро. Бери пример с отца и братьев. Товарищей люби больше самого себя.
Веня не верил глазам, читая написанное Истоминым, схватил листок и с криком «ура» кинулся вон из канцелярии.
— Ах, шельма! До чего обрадовался — и спасибо забыл сказать! Юнга, стой! Поди сюда!
Веня вернулся и, оторопев, остановился перед адмиралом.
— Плохо начинаешь службу! Тебе адмирал говорит — служи флоту честно, верно, храбро! Что надо отвечать?
— Рад стараться, ваше превосходительство!..
— Можешь идти!
— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство! Счастливо оставаться, ваше превосходительство!
Веня повернулся через левое плечо кругом и, отбивая шаг: «Левой! Левой! Левой» — пошел к выходу.
Еще не открыв дверь, Веня услыхал из дома громкую песню. Пирушка у Могученко разгоралась.
Круговую чару выпивай до дна,
Питы чи не питы — смерть одна!
Гости сидели тесно около стола. Мокроусенко запевал приятным высоким тенором. Пели любимую песню Андрея Могученко:
А як прийде стара косомаха[20],
А як прийде старая с косой,
Я скажу ей: «Будь здорова, сваха,
Будь здорова! Выпьемо со мной!»
Чокаясь стаканами, Стрёма, Ручкин, Могученки — отец и Михаил — подхватили припев:
Круговую чару выпивай до дна,
Питы чи не питы — смерть одна!
Веня рассчитывал удивить всех, хлопнув о стол запиской Истомина, но остановился, встретив сумрачный взгляд матери. Она служила вместе с Ольгой гостям. Хони, Наташи и Маринки в горнице не было.
Пирующие, увлеченные песней, не заметили прихода юнги.
Веня подошел к матери и тихонько спросил:
— Где Маринка?
— В боковушке.
— Батенька не сказал про Нефедова?
— Без батеньки узналось.
— А Хоня где?
— В лазарет побежала узнать, жив ли.
Веня прошел в полутемную боковушку. Маринка сидела там, обнявшись с Наташей, понурая, с закрытыми глазами. Наташа гладила сестру по голове. Веня позвал Маринку тихонько, она не отозвалась — должно быть, не слыхала или была не в силах отозваться. Веня, тихо ступая, вышел из боковушки и сел на крашеную скамью около Ручкина.
— А вот и юнга новонареченный явился. Доложи про свои дела, — приказал батенька, обратив наконец внимание на Веню.
Юнга ответил неохотно и вяло:
— Что дела! Истомин подписал экстренное распоряжение по экипажу: зачислить.
— Ой ли?
Веня дал отцу листок, подписанный Истоминым. Прочитав вслух распоряжение, Андрей Могученко сказал:
— Ну, мать, последнего сына у тебя море берет!
— Какое там море на сухом пути! — грустно отозвалась Анна.
— Все одно: где моряк, там и море. Севастополь — тот же корабль!
— Второе море горя и слез! — печально сказала Ольга.
— Поздравим, товарищи, юнгу Могученко-четвертого со вступлением в ряды славного Черноморского флота, — предложил Ручкин. — Хотя я не имею чести быть моряком, а все-таки флот мне — родной и моряки мне родные братья. И в моей жизни сегодня великий переворот к счастью...
— Али Хоня согласилась осчастливить? — едко кинула Ольга на ходу, поставив на стол сковороду с жареной рыбой.
— Ошиблись, дорогая сестрица!
— Я тоже дуже счастливый человек! — грустно вздохнув, сказал Мокроусенко и поник головой.
— Я всех счастливей! — повторив вздох шлюпочного мастера, отозвался юнга Могученко- четвертый.
