Французы неожиданным ударом заняли стрелковые окопы перед Камчатским люнетом, а на следующее утро (9 марта) начали громить люнет из пушек, полевых орудий и небольших мортирок, поставленных в траншеях. Под защитой артиллерии французы осмелились вести работы днем и заложили вторую параллель траншей, угрожая и окопы, захваченные ими накануне, поворотить против Камчатского люнета, а окопы эти находились всего в ста шагах от «Камчатки». Из французских окопов назойливо тявкали мортирки, посылая на люнет гранаты.
Нахимов и Тотлебен на совете с начальником войск левого фланга обороны генералом Хрулевым решили наказать французов за их дерзость, устроив ночью сильную вылазку, и разрушить траншеи неприятеля. Горчаков, хотя и неохотно, согласился на вылазку. Предстояло большое дело. На вылазку назначили несколько батальонов пехоты, всего до шести тысяч штыков. Главный удар решили направить, прямо в лоб французам от Камчатского люнета. Для того чтобы рассеять внимание неприятеля, предпринимались одновременно с главной вылазкой против французов две маленькие — против английских батарей. Начальник батареи под Малаховым курганом, на скате Докового оврага, лейтенант Будищев взял на себя распоряжение вылазкой против батареи Гордона. У Будищева было только пятьдесят стрелков- матросов, вооруженных штуцерами, и четыре роты греческого батальона. Будищев вызвал охотников. Откликнулись солдаты из резерва Волынского полка и матросы с Третьего бастиона и Малахова кургана. Когда вызывали охотников, Тарас Мокроусенко как раз привез на Корниловский бастион дубовые кряжи для постройки блиндажа.
Юнга Могученко-четвертый, увидев шлюпочного мастера, посоветовал ему:
— Тарас Григорьевич! «На брасах не зевай!» Не упускай случая: идем пушки на английскую батарею заклепывать. Ольга-то из-за тебя срамотится, пожалей девушку!
— А ты, хлопчик, «что» или «кто»? Командир?
— Пока еще дело мое маленькое — меня мичман Завалишин проводником берет. Доковый-то овраг я весь облазил. Каждый кустик, каждый камушек знаю. Заведу матросиков в такие места, что «ах!».
— Як страшно!.. А может, я с тобой пойду? Ей-богу, пойду! Отошлю своих фурштатов[24] и пойду! Возьму три ерша, и загоним с тобой по ершу в три пушки, чтоб другие нос не задирали. А чем, хлопчик, ерш в пушку заколачивают? Молоток либо топор взять?
— Шанцевого инструмента не велено брать: у них там, на батарее, и кирок, и лопат, и топоров — всего много.
— Налегке пойдем? Це гарно! Ну, хлопче, а як буде, ежели пуля?
— Пуля в того метит, кто боится, — с точным пониманием дела объяснил Могученко-четвертый. — Главное, не бойся.
— Обойдет краем? Дюже я широкий! Далеко ей обходить, поленится да прямо в сердце ударит...
Веня окинул взглядом широкое, коренастое тело Тараса и сердито ответил:
— Ты бы поменьше вареников со сметаной ел... Гляди на меня, какой я щуплый.
— Ой, хлопче, побожусь, до вечера не буду исты! Мабуть, спаду немного с тела. Вот Ольга засмеется!
Будищев решил, когда ему дадут сигнал барабаном с люнета, вести атаку на английскую батарею разом с трех сторон. Поэтому Будищев разделил своих бойцов на три отряда. Около девяти часов вечера левый отряд из стрелков-матросов, вооруженных штуцерами с примкнутыми штыками, вышел с батареи Будищева под командой мичмана Завалишина, направляясь краем Докового оврага к вершине. Впереди шел рядом с Завалишиным юнга Могученко-четвертый. За ними вереницей по тропинке шли матросы-стрелки, соблюдая тишину. В конце вереницы, рядом с цирюльником стрелковой команды Сапроновым, следовал Тарас Мокроусенко.
Месяц клонился к закату. Моряки называют безоблачные лунные ночи «черными», потому что месяц дает мало рассеянного света, отчего на земле в резкой лунной тени ничего нельзя разглядеть. Месяц скрылся за горою. С тропинки, по которой вел моряков юнга Могученко-четвертый, месяца уже не было видно. В черной тени западного ската оврага французы не могли заметить движение отряда. А с этой стороны, на том скате, еще освещенном луной, ясно рисовались черными ломаными чертами траншеи французов. Завалишин остановился, заметив в траншеях французов движение. От Камчатского люнета послышался крик «ура». В ответ из французских окопов раздался треск залпов. Это значило, что генерал Хрулев начал из люнета главную атаку. Заговорили французские пушки на батареях, затявкали мортирки в траншеях. Завалишин остановил свой отряд. Сигнала с «Камчатки» нельзя было расслышать за ружейной трескотней. Мичман решил, что и ему надо начинать, и приказал матросам стрелять по французским окопам через Доковый овраг. Залп раскатисто грянул. Видно было, что французские солдаты побежали из второй траншеи в гору, под защиту английской батареи, — очевидно, неприятель счел себя обойденным с левого фланга. Крики «ура» впереди Камчатского люнета, сменяясь минутами молчания, поднимались все выше в гору: французы отступали.
Месяц раскаленным углем канул в море и погас. Сразу сделалось темно, и с тропинки над Доковым оврагом ничего не стало видно — там, где при лунном свете раньше рисовались черным по голубому траншеи, камни, рытвины, теперь вздымался длинный темный бугор. Небо над бугром опоясали цветные радуги световых бомб. Загремели оба яруса, верхний и нижний, Гордоновской батареи. Она палила в сторону Камчатского люнета, поражая пространство между люнетом и французскими окопами. Англичане, видимо, не подозревали размеров предпринятой русскими атаки и поддерживали французов, не опасаясь за себя.
Матросы Завалишина зарядили ружья, и отряд двинулся дальше.
— Веди, юнга, к отрожку оврага, про который говорил, — сказал мичман Вене.
— Дальше, ваше благородие, будет круча. Тропой идти нельзя: «он» заметит.
— Веди, как лучше.
Веня сошел с тропы на крутой в этом месте скат. Мичман и матросы последовали за ним. Из-под ног сыпалась галька. Чтобы не скатиться вниз, приходилось хвататься за свисающие длинные прутья колючей ажины.
Вдруг над головами послышались голоса. Без команды люди прилегли на скате и притаились. Веня повалился рядом с мичманом и прошептал:
— Ну, ваше благородие, пропали!
— Молчи! — Мичман прислушался к голосам и шепотом объяснил Вене: — Это инженер разбивку делает — они хотят рыть здесь траншею вдоль оврага. Их немного. Сейчас уйдут. Они нас не чуют!
Сверху послышался звон топора — в землю забивали обухом колышек для отметки. Голоса отдалились вниз по скату горы.
— Надо, ваше благородие, идти, — посоветовал Веня. — До овражка рукой подать, а то, боже упаси, они опять придут. Вставай!
Мичман встал и пошел вслед за Веней. Это послужило сигналом для остальных. Круча кончилась. Веня, пригнувшись к земле, кинулся бегом по отлогому скату и повернул вправо, в узкую глубокую промоину. Дно промоины круто подымалось каменными ступенями в гору. Через несколько минут Веня остановился задыхаясь. Сзади напирали товарищи. Совсем близко впереди и несколько вправо громыхнула пушка.
— Тут будет самая макушка, а правей — верхняя батарея, — доложил Веня.
— Молодец! — похвалил юнгу мичман.
— Рад стараться! Только очень сердце колотится...
— Отдохни. Мы пойдем, а ты нас тут дожидайся.
— Вот тебе раз! — обиделся Веня. — Шел-шел... Что ж я теперь... Вели кричать «ура», тут надо бегом по голому месту...
