Нагнули головы. Помолчали.
Дронов снова протянул руку, снова вылил водку в землю из третьей чашки.
— Ты водку все же не выливай на землю, хоть крови и пролили много, а этим сейчас не исправишь. Не переводи продукт, не надо. Лучше мы за них выпьем… Вижу, широко ты живешь, душевно.
— А чего же?
— Я на прошлые праздники разговорился было тоже, а потом чуть не подрался. А добро не переводи больше.
— Чашку убрать, чтоб не маячила, — сказал Дронов.
— Брось туда.
— Сейчас мы ее. — Дронов сунул руку в мешок, пошарил, вытащил обрез.
— Друг покосился. Сел. Достал «Беломор».
Дронов достал патроны. Разложил.
Друг зажег спичку, прикурил.
— Приспичило тебе?
— Будь здоров.
Друг взял обрез, осмотрел. Провел ногтем по спиленному стволу.
— Короткий. На сто метров и клопа не убьет.
— Мне на десять хватит.
— Можешь. Стволы-то не разнесет?.. Да нет, ничего. Сам делал?
— Сам.
— Знаешь, какая статья?
— Не думал.
— Вижу, гуляешь.
Друг швырнул в сторону обрез, затянулся папироской, уставился на луга за рекой.
— Дерьмовая это игрушка. Я после войны видеть эту дурость не могу. Тебе не надоело воевать?
— Надоело, — сказал Дронов, — вот так. Я уж думал, никогда не придется!.. Но на роду, видать, у меня написано.
Помолчали.
— Перебиться не сможешь?
— Все время на это надеялся. Не люблю я скандалов. Криков не люблю. Мне лучше промолчать лишний раз, с меня не станет. Вот и пользуются. «Дай рубль». На. «Снимай рубашку». Возьми, не будем ссориться. «Давай штаны». Бери. «Пусть жена придет полы помоет». Иди, жена. Садятся на голову. Хорошо, сиди, шея крепкая. «Пляши!» Чего ж не поплясать! «Кричи: «Ура! Ура! Самый счастливый человек на свете!» — оно так и есть. «Сбривай усы!» А пошел-ка ты к матери!.. Так получается!
Друг помолчал. Подумал. Растер окурок.
— Надоело, значит, дерьмо глотать, решил выплюнуть?! Пойдем попробуем.
Он поднялся, захватив чашку, отошел на несколько шагов.
— Готов?
— Кидай.
Чашка взлетела по дуге. Долго-долго падала.
Дронов поднял обрез и опустил — не мог!
Друг сходил за чашкой. Поднял. Стоял, ждал.
— Ну как?
— Кидай!
— Смотри не промахнись, мне еще за картошкой ехать.
— Я аккуратно.
Чашка взлетела. Ударил выстрел. Другой. Чашка благополучно приземлилась.
Дронов перезаряжал.
— Дай стволы гляну, — сказал друг.
— Осторожней, заряжено.
— Боязливый ты стал, — усмехнулся друг. Осмотрел стволы. — Нормально.
Снова взлетела чашка. Ахнули выстрелы. Снова мимо.
— Охотник ты хороший.
Друг ждал. Снова закурил.
— Кидай, — сказал Дронов.
Друг снял кепку. Подбросил. Ударил выстрел. Кепка подпрыгнула в воздухе. У самой земли ее рвануло еще раз.
Друг подобрал чашку. Нагнулся над кепкой, осмотрел, натянул на голову.
— Попадешь, — сказал он. — Есть еще патроны?
— Это не твое — мое.
— Брось. — Он зарядил. Осмотрел оружие. — Кидай!
Дронов подбросил чашку.
Козлов как-то неприязненно смотрел, как она падает. Уже когда она была у земли, шевельнул рукой обрез. Посыпались осколки.
— Могу еще… Патрон остался.
Осмотрелся. Снял с головы подранную кепку, посмотрел на рваные края дыр.
— Метров двадцать… Жаканом пробьет все.
Кинул вперед кепку и опять с локтя, когда она было уже коснулась земли, ударил по ней выстрелом. Полетели клочья.
— Глаз у тебя остался, — сказал Дронов.
— Убери эту дрянь, смотреть не хочется. — И Козлов кивнул на обрез. Потом он сходил за кепкой, захватив пустую бутылку. Связал вместе и бросил в реку.
— Выпить надо, — сказал Козлов. — Противно что-то.
— Будь здоров.
— Твое здоровье.
Стали закусывать, и Козлов сказал:
— Может, еще потерпишь?
— До дна достали, — сказал Дронов. — Не меня, дочь тронули. Если она не останется, разуверится, значит, и меня не было. А хочется, чтобы осталась. Что же я, жил-жил, и как будто не было меня. Зачем же я столько всего перевидел? Перетерпел?
— Смотри, долго тебе придется коммунизм за бесплатно строить.
— Не это меня качает.
— Я тебе нужен?
— Нужен.
— Говори.
— Ты вчера удивился, что я столько подарков привез.
— Конечно, удивился. Приехал купец.
— Я сначала взял бутылку и поехал. Потом думаю, нельзя.
— Задобрить меня хотел?
— Не для тебя делал — для себя. Для себя. Хотелось, чтобы все было по-человечески. Кого смог, обошел, поговорил, предупредил.
— О чем же?
— Жизнь моя может повернуться, хочу быть спокойным, что не останутся мои одинокими. Болит у меня душа. Разрываюсь я.
Козлов лег на спину и смотрел в небо.
— Самолеты что-то не летают, им по такой погоде в самый раз… Руки у меня есть, корова…
Вечером в доме Козловых собралось много народу. С улицы было видно, как в окнах маячат люди, и слышно, как они поют: «Хотят ли русские, хотят ли русские, хотят ли русские войны?..»
