мир и был этот мир, однозначно, добрый. Господи, «Старик Хоттабыч», «Волшебник Изумрудного Города», «Страна Багровых туч», «Шел по городу Волшебник…»… Или, ниже: «Гиперболоид инженера Гарина», «Поднятая целина», «Прощай, оружие!..»… Как можно воспитать на том, что продают сейчас, чем заполнен телевизор с утра до ночи, о чем наперебой говорят радиостанции кого-нибудь кроме нового поколения подонков, не знающих жалости, не понимающих, что такое любовь и считающих, что доброта — врожденный недостаток? Или, может быть, ты уже стал старым, Тарас, подумал он. Многое не понимаешь и не хочешь принимать, как всегда бывало? Конфликт поколений, старина, извечный конфликт отцов и детей…
Многие книги из родительской библиотеки имели историю. Вот четырехтомник Джека Лондона — Тарас вспомнил, как они с отцом стояли в очереди на пункт приема макулатуры, боясь и переживая, что заветная мечта может раствориться в небытии. Левее — Шолохов. Том с «Тихим доном», который Петровский едва не потерял в такси, серьезно напившись первый раз в жизни. А вот книги-подарки. «Обитаемый остров» на тридцать пять лет подарил Громобой. А вот еще одна драгоценная книга. «Понедельник начинается в субботу», там даже автограф Вика был на форзаце.
Петровский достал книгу, раскрыл и, внезапно словно вновь очутился в осеннем лесу. Джипы, друзья и знакомый запах… Запах не травы и деревьев, а человека… Некто, выскочивший из темноты и вспышки выстрелов… Больно… Как же больно…
— Да что с тобой, сегодня? — спросила Майя, появившаяся на пороге комнаты. — Ты какой-то задумчивый и грустный весь день.
Руки Петровского дрогнули, захлопывая книгу.
— Воспоминания, — повернулся Тарас. — Я очень долго не был здесь. И теперь путешествую, словно на машине времени.
Она подошла и обняла его.
— Путешественник мой, — сказала Майя. — Пойдем к столу, а то все уже заждались.
— Не доставала тебя мама? — поинтересовался Тарас, хотя его мысли сейчас были совсем далеки от проблем деторождения. — С внуками?
Это был предмет постоянных обсуждений на всех семейных праздниках. Родители никак не могли взять в толк, почему за семь лет совместной жизни у Петровских так и не наметилось прибавление семейства. Этого не понимали ни его родители, ни ее.
— Сегодня — еще нет, — улыбнулась Майя, но Тарас увидел ее плохо скрытую боль. «Не трогай эту тему, — говорили, умоляли ее глаза. — Мне уже тридцать. Еще пять лет и — все. И тогда все вопросы отпадут сами собой».
— Ладно, пойдем, — кивнул он.
Что только они не делали! Ездили по врачам, сдавали бесконечные анализы, ходили по ведьмам, гарантировавшим моментальное зачатие. «Невозможно, — подвел черту мытарствам личный врач Петровского, Вадик Ганин. — Что вы хотите, вы же не человек. Может быть, вам пригласить донора?» «Это как?» — поинтересовался тогда Тарас, а когда узнал — как — чуть не удушил бедного Ганина. «Ты чокнулся?! — орал на него Петровский. — Ты предлагаешь мне отдать какому-то кретину свою собственную жену, которую я люблю?! Может, это тебя, идиота, передать педикам для порочного зачатия?!» «Донорство не подразумевает половой акт, — прохрипел врач, прижатый лицом к столу. — Можно взять сперму из банка». «И кто тогда будет? — спросил Тарас. — Кто прогарантирует мне нормального ребенка?» Никто, согласился Ганин. Даже господь бог.
После этого разговора, Петровский развернул при «Полночи» медицинский отдел. Огромную клинику, занимающуюся вопросами совместимости людей и нежити, к числу которой, с некоторых пор, Тарас начал себя относить. Каждый пациент клиники был, по-своему, уникален, а готовыми Нобелевскими премиями завалили весь архив. Но решения проблемы, ради которой, собственно, и создавался институт, не было. Как, впрочем, и детей у четы Петровских.
Он сел рядом с отцом по правую руку, Майя рядом.
Отставим проблемы, подумал Тарас. Проблемы детей и проблемы, мучающих меня запахов. К черту все. В конце концов, семидесятивосьмилетние юбилеи происходят не каждый день.
— Ну, что, все? — риторически осведомился Петровский старший. — Больше никто по углам не попрятался?
— Нет, бать, — ответил Тарас. — Проверено — мин нет.
Отец Петровского, Василий Михайлович, был полковником в отставке.
Всю жизнь он занимался разминированием и подрывами, что на простом языке смертных означало — сапер. Служба его началась до обидного просто — 13 июня 1941 года, когда зеленым лейтенантом после выпуска из Инженерного замка в теперешнем Питере, он попал в Белоруссию. Командиром взвода аэродромного обеспечения тогда одного из крупнейших аэродромов — Мачулище. Эту должность он занимал совсем недолго — ровно девять дней, когда, по приказу, сам, лично, этот аэродром и стер с карты вступившей в войну страны. Войну Василий Михайлович закончил в освобожденной Праге, шесть раз был ранен, побывал и в Сталинграде, и на Курской дуге, а из его тела извлекли семнадцать осколков. Один так и остался на память, острый кривой кусок стали, совсем не много не дошедший до сердца и обретший, наконец, покой за стеклом в серванте.
С матерью Тараса, Валентиной Сергеевной, он познакомился в госпитале, где находился после очередного ранения. История была романтической и стремительной, как, наверное, и все, что происходило в то время. Результатом стала старшая сестра Тараса, которая, прожив совсем недолго, умерла после войны от воспаления легких.
Так и остался Тарас единственным ребенком в семье.
— Ну, что ж, — произнес Василий Михайлович, поднимая стопку, — за всех за нас, кто собрался сегодня и за тех, кто не сумел придти.
Опять ей дали выпить, думал Тарас, сидя в гостиной с бутылкой пива. Ну, почему нельзя закончить хоть один семейный праздник нормально?
Он заметил это, когда было уже поздно.
Они вышли покурить на кухню — Тарас, Валентина Сергеевна и Майя — и, вдруг, любимая и единственная, нехорошо усмехнувшись, сказала, мол, вот, мама, насчет внуков у сына вашего и спросите.
— Тарас, ты?… — подняла удивленно мать брови.
— А что я? — пожал плечами Петровский, осторожно косясь на жену.
Та сосредоточенно курила, уставившись в одну точку. Судя по жизненному опыту, до падения на пол ей оставалось всего две-три рюмки.
— Когда же ты успела? — с тоской подумал Тарас, уже полностью втянутый в материнский монолог.
После получасовой лекции, он сослался на необходимость срочно позвонить, отвел Майю в соседнюю комнату и строго попросил больше такого не делать.
— А чего я сделала? — искренне удивилась Майя.
— Через полчаса выезжаем, — вместо ответа сказал Петровский.
Отец был сильно удивлен их скорым отъездом, а мама строго погрозила ему кулаком на прощание. Но перед отбытием Петровский конечно заскочил в комнату с книжными шкафами и прихватил с собой «Понедельник».
Вот и отпраздновали юбилей…
Сверху по лестнице спустилась Майя.
— Ты идешь? — спросила она, как ни в чем ни бывало. Всю обратную дорогу до дома она проспала, откинувшись на сидение.
— Сейчас, вот, пиво допью…
Она села рядом за стол.
— Зачем ты опять напилась? — спросил Тарас устало. — Тебе нравится выставлять меня дураком?
— Ты слишком умен, чтобы у меня это получилось, — ответила Майя. — Да я и не собираюсь тебя
