первый, – и не можете судить, известно мне или нет, что' приносит наслаждение рыбе». На эту реплику, конечно, уже не было ответа.
«Что мы вообще знаем о других?» – размышляла Фрина. Случись ей встретить покойного и никем не оплакиваемого господина Макнотона, догадалась бы она, что перед ней домашний тиран, который, получив отставку у жены, набросился с сексуальными домогательствами на дочь?
Амелия торопливо вошла в гостиную и плюхнула на руки Фрины внушительных размеров портфолио.
– Пойду распоряжусь насчет чая, – пробормотала она и снова выпорхнула из комнаты.
Фрина распознала скромность художника. Она разложила рисунки на столике: акварели, несколько эскизов маслом, рисунки углем и сангиной. Они хороши, с удовольствием отметила Фрина. Всегда легче похвалить от души, чем ломать голову, что бы такое сказать о ерунде.
Здесь были три акварели, изображавшие аэропланы на фоне белого неба. И точные, четкие карандашные рисунки цветов и птиц, явно несущие в себе влияние китайского искусства. Несколько грязноватых пейзажей и удачное кубистское изображение дома; но лучше всего мисс Макнотон удавались портреты. Мелом или углем Амелия могла передать разительное сходство, точнее, чем на фотографии. Вот Билл в летном комбинезоне – огромный и самоуверенный, но с едва заметной беспечной улыбкой, которую подметила и Фрина. А этот рисунок пастелью – портрет матери. Это она, измученная и нахмурившаяся, Фрине был знаком ее неуверенный торопливый взгляд. Талант Амелии еще не раскрылся полностью – линиям не хватало уверенности, а краскам смелости. Фрина с удовольствием перебирала портреты. Вот группа детей, немного напоминает Мурильо,[13] но все равно очаровательно. А вот одиннадцать изображений кошки; художнице удалось передать едва проступающую под мехом мускулатуру животного. Портрет смуглого мужчины, худого и страстного: глубоко посаженные глаза и привлекательное лицо фавна, острые уши – все это производило впечатление мощи и настойчивости. Фрина вспомнила о Медичи и подумала: не копия ли это работы художника Возрождения? Она перевернула портрет: «Паоло». Ага. Привлекательный, но не красавец. Глубокий, сильный характер. Такой мужчина не мог не произвести впечатление на Амелию, ведь она знала лишь властных мужчин, которые скандалили и набрасывались на нее.
Еще один женский портрет. Фрина узнала свою подругу Изолу ди Фраоли, исполнительницу баллад. Сходство было передано прекрасно: копна черных волос, сверкание серег, глубокий вырез на груди, пухлые руки и лукавая проницательная полуулыбка. Последняя живописная работа – портрет мужчины. Высокий и широкоплечий, но склонный к полноте, он стоял, расставив ноги, как бы нависая над художницей. У мужчины была тяжелая нижняя челюсть и широкие скулы, на щеках и носу проступали красные пятна. Одна рука была сжата в кулак, рот открыт, словно он отдавал команду. Это была почти карикатура, но такая выразительная, что становилось ясно: художница испытывает ненависть к каждой черте своей модели. Но, как художник, Амелия честно изображала свою модель. Фрине незачем было заглядывать на обратную сторону. Сходство с Биллом было разительным. Это был отец Амелии. Фрина пожалела, что ей предстоит искать убийцу этого человека. Он был воплощением всего, что она ненавидела в мужчинах.
Амелия и чай прибыли одновременно. Фрина взяла чашку и заметила:
– Вы проявляете настоящее мастерство, Амелия. Не продадите ли мне некоторые из ваших работ? Я только что переехала в новый дом и как раз заканчиваю оформление.
– Я не могу их продать, это всего-навсего рисунки. Возьмите что вам понравилось, мисс Фишер. Мне будет приятно, что мои работы висят в вашем доме.
– Зовите меня просто Фрина. Нет-нет, я настаиваю на оплате. Не хватает еще, чтобы говорили, будто я использую вас: ведь я наживу на них целое состояние, когда вы станете знаменитой.
– Берите что вам приглянулось, – зарделась Амелия. – По пять фунтов за каждую – столько обычно стоят ученические работы. Вам они правда понравились?
– Да, – кивнула Фрина, торопливо перебирая работы. – Ваши профессора, должно быть, говорили вам, что у вас необыкновенный талант к портретам. И эти рисунки кошек тоже замечательные. Случалось вам видеть лист с рисунками Леонардо, где он изобразил, как кошки превращаются в драконов? Кошек очень сложно рисовать. А на ваших рисунках чувствуется, что под кожей есть скелет, и мех тоже отлично выписан. Пожалуй, я возьму кошек, их можно будет повесить на лестнице, и вот это изображение самолета, «Бабочки Шелкопряда», выполненное мелом. Я училась летать на таких – замечательная машина. И еще детей, хотя они немного подражательны, не находите? Вы любите детей?
– Да, люблю. И хочу завести побольше. Теперь, когда отец… когда отец умер, у меня будут свои деньги, и мы с Паоло сможем пожениться. Мы купим дом в Карлтоне, возле галерей, там будут две мастерские – для него и для меня, и много детских комнат.
– А почему вы не поженились раньше? – поинтересовалась Фрина, добавляя к своей стопке портреты Паоло, Билла и Изолы.
Амелия ответила уклончиво:
– Паоло хотел. Он вполне обеспечен материально, он сын промышленника. Хотя отец и лишил его наследства, он получил деньги от матери. Но я сама не была уверена и хотела…
– Убедиться. Как давно вы знакомы?
– Два года. Теперь-то я уверена. Но отец говорил о Паоло такие ужасные вещи и даже нанял сыщика, чтобы тот ходил за ним и разведывал, не спит ли он с другими женщинами.
– И что же?
– Так и есть, но для меня это не имеет значения. Я знаю, что он любит меня. Паоло вложил в меня столько трудов, что не может не ценить меня. Всегда дорожишь тем, к чему приложил больше всего стараний. Вот хоть этот портрет отца. Я его ненавидела.
Но, чтобы сделать портрет, мне надо было взглянуть на него иначе – с непривычной стороны: я изучала его как модель, а не как своего мучителя. После этой работы я перестала его бояться. Пока я его рисовала, он словно утратил власть надо мной.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – кивнула Фрина. – Могу я взять и этот портрет? Или вы хотели бы оставить его себе? Если не брать в расчет портрет Паоло, эта ваша лучшая работа.
– Забирайте его. Я собиралась его сжечь.
– Было бы обидно потерять его, – возразила Фрина. Она убрала отвергнутые работы назад в портфолио и выписала чек.
– А не согласились ли бы вы взять заказ, – добавила она. – У меня есть портрет обнаженной женщины в полный рост, возможно, вы заметили его…
– Да. «Источник». Это ведь вы сами. Немного похоже на прерафаэлитов, но талантливо. Вы хотите что- то ему в пару?
– Да, мужской портрет в той же позе. Вы рисуете обнаженную натуру? Или еще не начали?
– Да, но это сложно. Маслом? И того же размера? Дайте мне размеры, и я попытаюсь сделать что смогу. Я не писала еще больших картин маслом. Отец никогда бы не дал мне денег на такое количество красок, а студентам не разрешается продавать свои работы. Я знаю одного акробата, он иногда позирует – отличное тело, сплошные мускулы, но кажется легким. Моя подруга Салли написала с него Эроса, получилось бесподобно. Я попробую, теперь у меня хватит денег на материалы.
– Отлично. А теперь дайте мне еще чашечку чая и перейдем к делу. Есть у вас семейный адвокат? Нам надо попытаться вызволить из тюрьмы Билла.
– Вызволить? Но ведь он арестован.
– Да, но, возможно, нам удастся добиться, чтобы его выпустили под залог.
– О нет! У нас нет адвоката, который бы вел уголовные дела.
– Тогда оставьте это мне, я знаю одну подходящую кандидатуру. Где живет Паоло? Я бы хотела посмотреть его работы.
Амелия написала адрес. Что-то ее смущало. Она было начала говорить, как вдруг вбежала неряшливая служанка и визгливым голосом объявила:
– Снова пришел тот полицейский, мисс.
– Поправь свой чепец, – приказала Фрина. – Утри лицо передником и подтянись. Трагическое событие в семье не оправдание для паники. Вот так-то. Будь умницей. Нам всем нужна твоя помощь, ты же понимаешь. Что было бы с домом без тебя? – Фрина с улыбкой поглядела в широко раскрытые карие глаза и
