Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе – тетя Таня и Светка – выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.
– Он жив, – сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.
– Света, воды принеси, – распорядился я.
Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.
– Все хорошо, – сказал я. – Врачи предполагают, что осложнений не будет.
– Что с ним было? – слабым голосом спросила тетя Таня.
– Он упал, – ответил я. – Упал с табуретки и ушибся.
Про удар током я решил пока ничего не говорить – с нее и так было достаточно.
– Зачем я ушла сегодня? – заплакала тетя Таня. – Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?
– Не надо плакать, – попросил я. – Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.
– Отвези меня к нему, – попросила тетя Таня. – Эдичка, отвези.
Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.
Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия – надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.
– Ну наконец-то, – протянул он, когда я вошел в комнату. – Где ты пропадаешь?
– Что там у тебя, говори, – буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.
– Вчера подписали с председателем арендный договор, – сказал Вострецов. – Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить – и можно закупать молодняк.
– Так, хорошо. Что слышно с поляками?
– Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?
– С Соколовским-то?
– Да.
– Кто знает, – пожал я плечами. – Время пройдет – увидим.
– А ты чего как в воду опущенный? – участливо поинтересовался Вострецов. – Тебя не узнать сегодня, честное слово.
– У меня родственник в больницу попал, – ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?
Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил:
– Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем.
Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома.
Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика.
Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся:
– Здравствуй, Эдик! Как твой дядя?
– Неважно, – буркнул я. – Пока лежит в больнице.
– Вот горе, – сказал Вострецов. – Что за жизнь у человека?..
– Зачем вызвал? – оборвал я его. – Что-то серьезное?
– Это кому как покажется, – пожал плечами Вострецов. – В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз – там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что.
– Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать?
– Прикинул. – Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. – Посмотри, здесь все расписано.
Я пробежал глазами написанное.
– Не слишком мы размахнулись? – спросил Вострецова. – Потянем?
– А с меньшими масштабами нет смысла возиться, – ответил он.
– Но мы сейчас деньги вкладываем в расчете на поляков, – напомнил я. – А если у нас с ними ничего не получится?
– Не они первые, не они последние, – отрезал Вострецов. – Быть такого не может, чтобы мы не нашли покупателей на нашу пушнину.
– Ты прав, пожалуй, – согласился я. – Поезжай туда, посмотри все на месте.
– Завтра поеду, – кивнул Вострецов.
– Странное дело, – сказал от окна Толик. – Третий день за ним наблюдаю: стоит и стоит напротив наших окон. Ему что – делать нечего?
Мы с Вострецовым подошли к окну. На противоположной стороне улицы стоял желтый «Москвич», в открытом окне виднелась голова водителя.
– Ты уверен, что он тут уже три дня ошивается? – спросил Вострецов.
– Точно я вам говорю, – подтвердил Толик. – Приедет с утра, встанет напротив наших окон и стоит.
– Может, он привозит сюда кого-то? – засомневался Вострецов. – А потом ждет целый день.
– Один он приезжает. И уезжает тоже один. И при этом целый день сидит в машине, не выходя из нее.
Вострецов с беспокойством посмотрел на меня:
– Эдик, тут что-то не то. Это не просто так – что-то затевается.
– Вы думаете, против нас что-то готовится? – уточнил Толик. – Этот тип в машине – разведчик?
– Разведчик, – кивнул я и вздохнул. – Только он не за вами следит, а за мной.
Я уже узнал парня, сидящего в «Москвиче». Это был Светкин «волейболист».
Вечером, когда тетя Таня тихо ушла в свою комнату, я как бы невзначай спросил Светку:
– А что твой «волейболист»?
– А что мой «волейболист»? – переспросила она, и я увидел, как сестра напряглась.
– Не появлялся больше?
Она отвернулась и сказала с усилием:
– Нет, не появлялся.
– Ну и отлично, – лживо обрадовался я. – Приятно это слышать.
Я подошел к распахнутому окну и выглянул на улицу. Здесь было очень тихое место, как в дальнем и забытом всеми углу парка. Да это и был когда-то парк: там, за деревьями, высились больничные корпуса,
