пару часов, а пока он перевел разговор на другое, чтобы отвлечь собеседницу от неприятных ей мыслей.
– Я нашел в вашем доме путеводитель по Швейцарии, – сказал Корнышев. – Вы ведь там были, кажется?
– Да, мы с мужем туда летали. Я вам рассказывала.
– Я помню, – кивнул Корнышев. – Вот этот путеводитель вы брали с собой?
Он положил путеводитель рядом с ключом.
– Мы с этой книжкой путешествовали, это точно, – подтвердила Ведьмакина.
Корнышев перелистал страницы, нашел ту, где был вписан телефонный номер.
– Это почерк вашего мужа?
Ведьмакина всмотрелась. Выглядела она озадаченной.
– Вам незнакома эта запись? – спросил Корнышев.
– Н-нет, – покачала головой Алла Михайловна. – И это не рука моего мужа.
– Вы уверены?
– Абсолютно!
– И не ваша, конечно же.
– Нет!
– А кто мог вписать этот номер?
– Я не знаю.
– Может быть, это почерк вашего сына? Я обнаружил этот путеводитель в его комнате.
– Нет-нет! – уверенно сказала Алла Михайловна. – Это не почерк кого-либо из членов нашей семьи. Это писал кто-то мне незнакомый.
– Но это ваша книга?
– Там последняя страница должна быть вырвана, – вспомнилось Ведьмакиной. – У меня в Цюрихе сломалась сережка. И я, чтобы ее не потерять…
Корнышев раскрыл путеводитель. Последней страницы не было.
– Наша книга, – сказала Алла Михайловна. – Видите, совпадает?
– Значит, вы этой книгой пользовались в Швейцарии?
– Естественно!
– А эта запись тогда уже здесь была?
– Я не помню.
– Это телефонный номер, – сказал Корнышев. – Может быть, вы вспомните, кому он принадлежит? Кому вы или ваш муж звонили там, в Цюрихе?
– Я – никому.
– А ваш муж?
– Муж кому-то звонил, конечно.
– Кому?
– Я не знаю.
– Мужчине? Женщине?
– Да вот хотя бы тому молодому человеку, который нас встречал. Я рассказывала вам. Помните?
– Помню. Это его номер?
И снова Ведьмакина сказала:
– Я не знаю.
– А мог тот человек своей рукой вписать номер своего телефона в ваш путеводитель?
– Мог, наверное, – пожала плечами Ведьмакина. – А что?
Полуразрушенная церковь стояла на вершине холма, а вокруг холма, насколько хватает взгляд, тянулись поля, перемежаемые негустыми перелесками. У подножия холма теснились дома, видимые как на ладони. Горецкий поставил машину так, чтобы она не была видна из деревни.
– Зачем ты меня сюда привез? – спросил Глеб.
Горецкий жестом предложил ему выйти из машины и вышел первым. Прошелся вокруг церкви, стреляя взглядом по кустам, потом заглянул в провал в стене. Никого. Глеб шел следом и хмурился – ему не нравилась эта странная поездка за много километров от Москвы, и вообще в последнее время ему жилось тревожно.
– Как жизнь, Глеб? – спросил Горецкий, будто прочитав мысли своего спутника.
– Не юродствуй, – поморщился Глеб. – Что случилось?
– Я вполне серьезно, – сказал Глеб. – Я хочу знать, как тебе живется, Глеб. Какие события в твоей жизни происходят. Что нового. Как там сестренка твоя…
Глеб начинал понимать, о чем пойдет речь. Не знал пока подробностей, но тема уже была известна.
– Ты что-то узнал?
– О чем?
– Об этой девушке.
– Да! – сказал Горецкий.
Глеб посмотрел на него с тревогой и надеждой.
– Глеб! Тут дело на сто миллионов! К несчастью это все, или нам, наоборот, подфартило – я и сам пока не разберусь, – сказал Горецкий. – А на самом деле все от нас с тобой зависит. Сможем – молодцы, не сможем – сами виноваты. В общем, сестренка эта твоя – девушка очень непростая. Только прежде чем с тобой о чем-то говорить, я хочу тебе кое-что объяснить. Если боишься и жить спокойно хочешь – давай мы сейчас ни о чем не будем говорить, молча сядем в машину и в Москву вернемся. Если же я сейчас рот все- таки открою, расскажу тебе, что знаю, – дороги назад уже не будет. Если мы в это дело ввяжемся…
– Да что такое! – сказал в нетерпении Глеб.
– Нет, ты погоди! – остановил его Горецкий. – Я хочу, чтобы у нас с тобой все было честно. Чтобы ты представлял, что в это дело можно войти, но оттуда нельзя выйти. Или сразу отступись и не суйся, или иди до конца!
– А мне деваться некуда, Илья. У меня уже выбора нет. После того, как я в это дело ввязался, когда я согласился за девчонкой за этой присматривать, – я тогда уже вляпался, только я еще не знал, что вляпался…
– Ты и сейчас еще не знаешь, Глеб. То, что тебе пока известно, – это детский лепет на лужайке, поверь.
– Так мне тем более выбирать не приходится! – сказал Глеб нервно. – У меня выбора нет! Согласен?
– В общем, да! – честно признал Горецкий.
Он метнул взглядом по сторонам, ничего подозрительного не увидел и тогда достал из кармана фотографию полковника Ведьмакина.
– Ты знаешь этого человека? – спросил он.
– Бог ты мой! – обмер Глеб.
Он пришел в такое волнение, будто вдруг увидел призрак.
– Это же он! Он мне Женьку с рук на руки передал!
– Не ошибаешься?
– Ну какая может быть ошибка, Илья?! Это и есть тот самый папик! Откуда у тебя эта фотография? Кто этот человек?
– Помнишь, я тебе рассказывал недавно о том, что мы работаем с очень сложным пациентом?
– Амнезия с полным замещением самоидентификации…
– Да! – кивнул Горецкий. – Так вот пациент наш – этот мужик!
Тряхнул фотографией Ведьмакина перед носом у Глеба.
– С его мозгами кто-то проделал такой же точно фокус, что и с твоей Евгенией! Один в один! Никаких отличий! И сколько мы с ним ни бьемся – результат практически нулевой! Так, вспоминает что-то время от времени, но это даже не обрывки воспоминаний, а слезы одни. Вспомнит имя… Спрашиваем у него: а что
