завалился набок прямо перед Потаповым, едва того не придавив. Лобовое стекло внедорожника вылетело. Через образовавшийся проем Захаров и Нырков выбрались из машины. Было слышно, как где-то в тумане рычит двигатель стремительно удаляющегося «Хаммера».
– Далеко не уйдет, товарищ генерал! – выдохнул Потапов.
Он все еще пребывал в горячке погони.
– Как же не уйдет? – произнес с досадой генерал. – Уже ушел!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В сумерки на кладбище было пустынно. Теплый ветерок пробегал по верхушкам деревьев, спускался вниз, в безлюдные аллеи, проносился мимо темных надгробий, и здесь, внизу, во мраке, угасал и растворялся.
В тихом месте, куда не долетали звуки города и куда в неурочный час предпочитали не наведываться даже сами кладбищенские работники, сидела на вытертой гранитной скамье странная парочка в черном. Черные одежды, мрачный макияж – они органично смотрелись в этом городе мертвых. Это были готы, юные существа, исповедующие культ смерти. Им здесь было хорошо. Тихо, спокойно, нет никого, и никто не мешает целоваться, а до собственной смерти еще слишком далеко, чтобы размышлять о ней всерьез или печалиться.
Раздался шорох. Готы вздрогнули и отпрянули друг от друга. Это была кошка. Выскочила из-под куста, замерла от неожиданности, увидев перед собой людей, но растерянность ее продлилась доли секунды. Прыгнула в сторону и исчезла, будто ее и не было. А в следующее мгновение из сумерек вышел вспугнувший кошку человек. Вот тут юные создания перетрусили основательно. Человек озирался по сторонам, будто чего-то опасался, и все его поведение свидетельствовало о том, что он таится и не хочет быть никем увиденным.
Готы, до сих пор не обнаруженные незнакомцем, оцепенели. Человек, поверив в то, что никого здесь нет, уверенно прошел дальше по аллее. Он шел так, будто твердо знал, куда стремится, а цель его путешествия по кладбищу оказалась совсем близко, через две могилы от насмерть перепуганных готов.
Этот человек, считавший себя Корнышевым, остановился перед двумя прилепившимися друг к другу могилками, изобразил было на лице взволнованность и скорбь, присущие людям, посетившим родное их сердцу захоронение, но вдруг замер, оторопев, и было видно, что он сильно изумился.
Готы наблюдали за незнакомцем из-за куста сирени. Мужчина недоверчиво огляделся, будто усомнившись в том, что в сумерках верно вышел на нужную ему аллею. Ошибки не было. Эти места по- прежнему казались ему знакомыми. Тогда он приблизился к скромным по размерам и отделке памятникам, всмотрелся в незнакомые, чужие для него, портреты. Две женщины. Если судить по портретам – одного возраста. Но тут лукавство. Видимо, портрет той, что старше, выполняли по старой фотографии, сделанной тогда, когда женщине было лет сорок. А вообще прожила она почти восемьдесят лет, если судить по высеченным на камне датам. Рядом похоронена ее дочь. Фамилии, по крайней мере, совпадают. Умерла дочь молодой, едва за сорок было.
Из своего укрытия готы видели, как мужчина яростно потер ладонью портрет на одном из памятников, будто ожидал, что под ним сейчас увидит что-нибудь другое. Но только испачкал руки. Все-таки и второй памятник протер. Тот же результат.
– Что такое?! – пробормотал обеспокоенно мужчина.
Огляделся по сторонам, словно рассчитывал у кого-нибудь поинтересоваться, как такое может быть. И вдруг увидел готов. То есть он не рассмотрел их толком – черные одежды и мрачный макияж делали их почти невидимыми в кладбищенском сумраке – но присутствие людей там, в кустах сирени, угадывалось безошибочно.
Готы видели, как мужчина поспешно сделал знакомое им по фильмам-боевикам движение руками, и услышали ясно различимый в кладбищенской тишине пугающий лязг металла. Он был вооружен, этот странный тип. И он только что передернул затвор.
– По одному – выходи! – произнес мужчина приглушенным, но полным такой ярости голосом, что несчастным готам стало ясно: промедли они хотя бы мгновение – получат каждый в лоб по пуле.
– Не убивайте! – пролепетал парень.
– Ко мне!!! – взъярился вооруженный пистолетом человек.
Парень безотчетно рванулся сквозь кусты. Первым. Не то чтобы он собирался прикрыть собой подругу, а просто хотел жить. И когда он вынырнул из кладбищенских кустов – весь черный, в пугающем макияже, выглядящий как сама смерть, – оторопевший мужчина только и успел выдохнуть:
– Стоять!!!
Он испугался, этот незнакомец, было заметно. У него и без того нервы были натянуты как струны. Он в бегах. Он ежесекундно ждал опасностей. Он был совсем один – не только в этом городе, а на всем белом свете. Он готов защищаться с оружием в руках; ну а если не получится – умереть. И вдруг – такая встреча.
– Ты кто?! – спросил изумленный мужчина.
– Я Кирилл, – пролепетал юноша.
Голос был вполне человеческий. И поведение тоже.
– Почему вид такой?
– Я гот.
– О майн гот! – произнес мужчина.
То ли с облегчением, то ли пошутил так.
– Часто здесь бываешь? – спросил он.
– Да.
– Здесь могилы были. Корнышев Геннадий Степанович. Корнышева Анна Гавриловна. Где они?
– Н-не знаю! – с запинкой ответил парень.
Будто убоялся, что именно его и заподозрят в краже неведомых ему могил.
– Вот тут были! – упрямо повторил мужчина. – Где?!
Казалось, еще мгновение – и он начнет стрелять.
В кустах раздался всхлип.
– Кто там?! – быстро спросил мужчина.
– Это Маша, – пролепетал парень. – Она хорошая. И она тоже не знает.
На самом деле это он так просил, чтобы их не убивали.
Маша плакала в голос, больше уже не таясь. Не могла сдержаться. Выплеснула страх.
Корнышев развернулся и пошел прочь. Шагал по аллее, ни от кого не прячась. Он был в таком состоянии, что попробуй кто-нибудь его сейчас остановить – он положил бы многих. Отстреливался бы до тех пор, пока его самого не убили бы.
Он твердо знал, что он – Корнышев. Он помнил своих родителей. Помнил свое детство. Помнил, как учился в школе. У всякого нормального человека есть воспоминания. Каждый человек знает, что он – это он. И Корнышев знал тоже. Он ни секунды в этом не сомневался.
Святослав шел по московской улице. Был поздний вечер, но город еще не спал. Машины мчались мимо, шли по тротуарам пешеходы. Не наступило еще то безлюдье, при котором любой припозднившийся горожанин привлекает к себе внимание и выглядит подозрительно. Но Корнышев понимал, что это долго не продлится. И что он в конце концов останется наедине с этим враждебным городом. Он уже оказывался в подобной ситуации много лет назад. Тогда он метался по Москве, а по телевизору показывали его фото, сопровождая это пугающими комментариями: «Убийство… Опасен…. Вооружен… Если встречали этого человека – сообщите любым удобным способом…»
Может быть, и сейчас происходит что-то подобное. Просто Корнышев не знает. Он телевизора не видел давно. С тех самых пор, как его вывезли из Африки.
Тогда, много лет назад, его спасла Лена.
Лена Евстигнеева. То есть это она сначала была Евстигнеева. Давно. Много раньше того момента, когда ей довелось спасать Корнышева. Когда она была Евстигнеевой, у них был роман. Такие отношения, которые не проходят бесследно. И когда Корнышеву стало туго, когда его гоняли по Москве, как гоняют охотники обложенного со всех сторон зверя и когда его уже почти загнали, – он заявился к Лене. Он имел на это право, потому что у них было общее прошлое. Правда, она была уже не Евстигнеева, а Полякова.
